А.Антонов
(сказка)
Нужно срочно остановить дальнейшее обнищание народа...
(Из заявлений коммунистической оппозиции)
Миллионер Арнольд Сошников решил совершить акт благотворительности.
Эта идея занимала его уже довольно давно. Собственно, не так уж ему хотелось даром отдавать деньги, но положение обязывало. Со всех сторон только и разговоров было, что о том, как богатые должны помогать бедным, газеты, телевидение и радио, будто сговорившись, в унисон зудели на эту тему, а тут еще друзья-коллеги, такие же скромные советские миллионеры, как и сам Сошников, нет-нет, да и выкидывали какой-нибудь крендель: то благотворительный концерт устроят, то бесплатную раздачу шмоток б/у, то выставку какого-нибудь пьянчужки-авангардиста субсидируют, а то и сектанта-проповедника из самой Америки пригласят. И хотя пользы бедным от всего этого было чуть, но шума — много.
Особенно “уела” Арнольда выходка концерна МММ с бесплатным проездом в метро. На целый день все метро в Москве стало бесплатным. Турникеты отключили, и ошалевший народ, не веря глазам своим, бестолково шлялся мимо них, многократно убеждаясь, что — да, не работают. Рекламу МММ эта акция сделала колоссальную, хотя, вероятно, и не стоила почти ничего. Во всяком случае, Сошников не сомневался, что дело обошлось простой договоренностью с городскими властями, и МММ-щикам если и пришлось потратиться, то лишь на ценные подарки соответствующим чиновникам. Но, как бы там ни было, а эффект был полный, и с тех пор переплюнуть МММ по части благотворительности так и не удалось никому.
Вообще Арнольд Сошников презирал бедных. Его любимым собственным изречением было то, что, дескать, миллионером в Советском Союзе стать легко: миллион рублей — это 6 — 7 тысяч долларов. В Штатах мусорщик за квартал зарабатывает больше. Следовательно, не миллионеры — только те, кто работает хуже и меньше американских мусорщиков. В бесчисленных интервью он не уставал повторять басню о том, как был бедным студентом, а затем ему надоело жить на стипендию, захотел — и стал миллионером. Словом, как раньше писали на рекламных щитах: “Накопил — и машину купил!” Если же бравший интервью интересовался, не имело ли отношения к скоротечному превращению бедного студента в миллионера то обстоятельство, что его родной отец последние 20 лет служил генералом КГБ, да еще по административно-хозяйственной части, Арнольд, почтя себя глубоко обиженным, разражался ярым матом и запрещал публиковать интервью, грозя репортеру в противном случае иском на миллионную сумму. Но при всем том он чувствовал, что совсем без бедных не обойтись, и в духе господствующих нравов пытался тоже иной раз выступить на поприще благотворительности.
Сначала он стал было покупать картины малоизвестных художников, но в силу своего сугубого невежества в живописи приобрел совсем не то и не у тех, что вызвало лишь смех и недоумение в публике. Затем он субсидировал хоккейный турнир и выдал команде-победительнице приз — миллион рублей. Но это породило лишь глухое раздражение в народе, поскольку по его, народа, мнению, хоккеистов и без миллиона можно отнести к тем, “кому на Руси жить хорошо”. Тогда Арнольд задумал оказать материальную помощь всем пенсионерам на своей улице, выдав им единовременно по тысяче рублей, начал раздачу, но потом денег ему стало жалко, и он раздачу прекратил. Вместо “паблисити” вышло черт-те что. Пенсионеры посчитали себя обманутыми и начали писать, в том числе и в газеты. Арнольд выразил через одну из газет свои извинения, в качестве оправдания невнятно обругав правительство за отсутствие заботы о потребностях миллионеров. Но, что ни говори, — получился скандал. И хотя, к счастью, в Советском Союзе репутация, говоря словами мистера Легри из “Хижины дяди Тома” — как “...издохший негр — ничего не стоит”, а любая антиреклама — это все равно реклама, а все-таки было неприятно. Коллеги смеялись. Газеты злопыхали. Пополз даже гнусный слушок, будто он, Арнольд Сошников, совсем и не так богат, а другие, не менее известные “капитаны” советского бизнеса, которых он в своих интервью третировал и обзывал “мальчиками” и “сосунками”, на самом деле богаче его.
Этого Сошников снести уже не мог. И вот в один прекрасный день он появился на экранах миллионов зрителей московской телепрограммы, и, поблескивая дымчатыми стеклами очков и кривовато ухмыляясь, заявил, что объявляет неслыханную благотворительную акцию: в ближайшее воскресенье устраивает бесплатную кормежку для всех нищих страны.
По словам Сошникова, каждый нищий в этот день сможет получить на выбор либо 25 рублей, либо эквивалентный по цене сухой продуктовый паек. На вопрос ведущего, как он будет определять, кто является, а кто не является нищим, добрый миллионер ответил: никак. Кто придет, тот и получит. Чего нормальному человеку называть себя нищим, если он не нищий? После чего, сказав на всякий случай несколько гадостей про правительство и прочих “совков”, миллионер с экрана исчез.
Вечером на квартиру к Арнольду завалился его старый друг Гога. Отдуваясь и моргая заплывшими жиром глазками, он произнес речь, смысл которой (из-за обилия ненормативных выражений дословный текст привести невозможно) сводился к тому, что Арнольд сошел с ума. Не хватит ему денег удовлетворить всех нищих Советского Союза, либо он опять станет посмешищем.
— Сколько же их будет по-твоему? — поинтересовался Сошников.
— Много, — ответил Гога (привожу опять отредактированную версию его реплик), — ты даже не представляешь, как много. Да все!
— Ну это ты загнул — все! — усмехнулся Арнольд. — Ты, например, придешь?
— Я? Я-то нет, у меня — магазин, дела, сам знаешь. Но другие... Да и я, если б за меня мои дела кто поделал, тоже бы пришел. На халяву же, сам понимаешь!
— Ну и что же, что на халяву, — рассердился Сошников. — Сказано ведь: угощение для нищих. Кто же захочет перед другими выставлять себя нищим? Подумай только, все будут говорить: этот пришел на раздачу жратвы нищим! Позора не оберешься.
— И сколько же, ты думаешь, придет народу? — спросил Гога, рыгнув и распространив по апартаменту смесь запахов пива “Гёсслер” и французского коньячного спирта.
— Ну, тысяч десять, может быть, ну, в крайнем случае — пятнадцать.
— Да? А если — миллион? Опять пойдешь на попятную и будешь говорить, что пошутил? Куры смеяться станут!
— Не станут!
— Станут! Уже смеются, как ты бабулек и дедулек осчастливил. Назвался груздем — полезай, забыл пословицу?
Глаза Сошникова побелели, на скулах выступили желваки.
— Ну уж нет! А хоть и миллион! Миллион так миллион, не обеднею. Подумаешь, 25 миллионов. Раз плюнуть! За неделю заработаю.
— Много на себя берешь, — добродушно проворчал Гога, — прогоришь!
— Дурак ты! Сначала все другие прогорят.
— Ну, тогда вот что, — неожиданно трезвым голосом предложил Гога. — Заключим договор. Если ты хотя бы одного просителя не удовлетворишь — я подаю на тебя в суд с требованием выплатить всем требуемую сумму — по 25 колов. Подписываем, скрепляем как надо, заверяем, все дела. Тогда уж не отвертишься. Сколько их будет — всех должен будешь отоварить, так или через суд. А если не пролетишь — я тебя угощаю в Метрополе, за грины. Идет? Впрочем, я тебя и так угощу, ты же меня знаешь. Ну как, по рукам?
— По рукам! — железным голосом согласился Сошников.
В тот же день был заключен договор. В нем предусматривалось следующее. Каждый соискатель милостыни должен был подать бумажку со своей фамилией, именем и отчеством, подписью и адресом проживания. При выдаче пособия бумажка уничтожается. Прием заявок — до 12 ночи с воскресенья на понедельник. Если после этого в магазине Гоги (он был избран как место раздачи пожертвований и сбора заявок) останутся бумажки, то по каждой из них Сошников обязуется выплатить 25 рублей в недельный срок. Специальный “совет наблюдателей” из друзей обоих бизнесменов должен был следить за честным соблюдением всех условий. Договор был по всей форме подписан и заверен и приобрел силу юридического документа.
Наступила суббота накануне дня раздачи. Истосковавшиеся по большим очередям советские люди потянулись к магазину Гоги загодя. Уже утром в субботу вокруг магазина стали кучковаться первые желающие. В основном это были действительно нищие и убогие калеки, но много было и женщин “бальзаковского” и более старшего возраста, дородных, полных, с непреклонным взором и плотно сжатыми губами, закаленных на отовариваниях и распродажах, которых к нищим можно было бы причислить лишь в переносном смысле. На пальцах многих из них блестели массивные золотые кольца, в ушах трепыхались увесистые золотые серьги, дорогие платья обтягивали пышные формы, прилипая к телам, морщась и перекручиваясь. Разумеется, тут же появилась мятая детская тетрадка, и начался СПИСОК. Пальцы писавших дрожали от возбуждения. Еще бы — давно уже не приходилось предаваться этому любимому занятию, сердце изнылось! Появление списка сразу же вызвало цепную реакцию, со всех сторон побежали люди, и скоро вся улица перед магазином была запружена толпой. Появилась милиция, но, узнав, в чем дело, оставила толпу в покое, принеся только невесть откуда цепочку железных барьеров.
К полудню ситуация стабилизировалась. Толпа даже несколько уменьшилась — часть людей отошла по другим делам. Как донесли Сошникову, перед магазином собралось порядка 5 тысяч человек. Лишь небольшую часть из них можно было бы причислить к нищим, но все же относительно малое число собравшихся успокоило Арнольда. Однако к вечеру всё начало резко меняться.
Несметные толпы стали стекаться отовсюду к магазину. Близлежащие улицы запрудили тысячи машин. С наступлением темноты загорелись костры, раздалось разухабистое пение, в воздухе стал сгущаться мат и запах крупной свалки. Затерявшиеся в людском море милиционеры с чувством тоскливой обреченности озирались по сторонам и что-то страстно шептали в переносные рации. Жители нескольких кварталов, прилегающих к эпицентру, не участвующие в акции, забаррикадировались в домах.
Утро застало гигантскую толпу плотной массой стоявшей в окрестностях магазина. Смог автомобильных газов слоями плавал в прохладном рассветном воздухе. К небу вздымались струйки дыма от догорающих костров. Мерный зловещий рокот плыл над толпой. Сошникову, не сомкнувшему глаз ни на минуту за всю ночь, сообщили, что, по самым скромным подсчетам, в окрестностях Гогиного магазина собралось от полутора до двух миллионов человек. Никогда еще со времен Ходынки Москва не видела ничего подобного. Но самое страшное — начали приходить телеграммы. Тысячи, десятки и сотни тысяч телеграмм поступило к шести утра на имя Сошникова. К его несчастью, почти никто из адресатов не знал точного адреса магазина Гоги, поэтому посылались телеграммы просто в Москву, А.А.Сошникову, организатору благотворительной акции “обед для нищих”. Это позволило распределить входной поток телеграмм по разным отделениям связи и избежать перегрузки какой-то одной почты. Во многих телеграммах содержалось по много просителей, иногда по несколько десятков. И на всех телеграммах стояло время приема — сегодняшний день, так что деваться было некуда.
На столе у Сошникова заурчал телефон. Звонил начальник московской милиции. Сообщив о неслыханном количестве страждущих (будто Арнольд сам не знал об этом), он предложил рассредоточить места раздачи по разным районам города. Московские власти предложили содействие персоналом и техническими средствами, но предупредили, что все это будет отнесено на его, Сошникова, счет. В противном случае начальник милиции сулил беспорядки и смертоубийство. Сошников обреченно согласился.
С шести утра над окрестностями магазина Гоги загремели голоса репродукторов (часть из них была установлена на милицейских вертолетах, непрерывно барражировавших над толпой, призывавших народ на скапливаться в одном месте, а ехать к другим пунктам раздачи. Но уехал мало кто, зато у других точек быстро собрались огромные толпы. В результате число людей, вовлеченных в благотворительную затею, возросло минимум втрое.
В семь часов открылись двери раздаточных пунктов, и начался штурм. Не берусь описать, как проходили первые полчаса этой небывалой битвы, у меня не хватит для этого ни слов, ни темперамента. Скажу только, что не обошлось без человеческих жертв, но милиции вместе с ОМОНом ценой неимоверных усилий удалось-таки установить в конце концов некое подобие порядка. Далее процесс пошел. Осчастливливание одного человека длилось несколько секунд, но толпы у пунктов раздачи и не думали рассасываться.
К полудню в толпе появились торговцы водкой, пузырями с прохладительными напитками, шашлыками и прочей снедью. Откуда-то повыныривали игроки в наперстки и продавцы лотерейных билетов. Стало много пьяных. Тут и там вспыхивали потасовки, часто с поножовщиной. Время от времени гремели выстрелы. Много людей от начавшейся жары, духоты и долгого стояния падало в обморок, но вынести их из толпы было некому, да, пожалуй, и невозможно. Нестерпимое зловоние — смесь запахов пота, еды, автомобильных газов, винных паров и испражнений — распространялось над толпой.
А телеграммы все шли и шли, телеграфисты набивали ими дерюжные мешки и везли к дому Сошникова, где скоро от этих мешков стало не протолкнуться. Несколько телеграмм пришло даже из-за границы, что Сошникова особенно взбесило. Он начал метаться по своему трехэтажному особняку, круша об пол севрский фарфор, громя хрустальные немецкие люстры и швыряя обломки в картины фламандских и испанских мастеров. Затем утих, сел в черное вольтеровские кресло в своем кабинете, с осатанением, словно больной зуб, выдрал из стены телефонный провод и заплакал...
В полночь над взбесившимся городом взвыли сирены воздушной тревоги, возвестившие о том, что благодеяние окончено. По толпе ударили прожекторы, и ОМОН с милицией перешли в наступление, тесня стремящихся обогатиться с прилегающих к пунктам раздачи улиц. К утру все было кончено, толпы рассеяны, трупы, покалеченные и потерявшие сознание убраны. К чести московской администрации, жертв оказалось все же меньше, чем во время злосчастной Ходынки, но тоже достаточно много. А мусор и грязь убирали потом еще три дня.
Через неделю подсчитали и количество телеграмм, поступивших на имя Сошникова. Число упомянутых в них нищих со всеми необходимыми реквизитами оказалось, ни много, ни мало — почти 100 миллионов человек. И это не считая отоваренных в Москве и расходов на проведение мероприятия, внушительный счет за которое был выставлен благодетелю Сошникову московской мэрией. Могучая финансово-коммерческая империя Арнольда Сошникова в один день перестала существовать.
Кучино, лето 1992 г.
Примечание
В описываемое время на 25 рублей,
обещанных Сошниковым нищим, можно
было купить примерно килограмм
вареной колбасы или бутылку
дешевого креплёного вина. Правда,
через пару месяцев - уже
значительно меньше…
Да и сама благотворительность
затем постепенно сошла на нет:
нищих много, а денег жалко.