Александр Антонов

Старый пень

Сергей Кураев,
Никита Воскресенский

Виктор Злой

Александр
Антонов

Пиво с музыкой

Старый пень

Александр Михалченков

Дрожащей рукой Щура Жучкин поднёс к губам стакан и, напрягшись, выпил. Выпив, поставил его на стол, крякнул, утёр засаленным рукавом нос и обвёл мутным взглядом комнату, однако же ничего не увидел. Было темно. В углу тоскливо мерцал слабый зелёный огонёк и оттуда доносился яростный, сиплый рёв и дребезжание. "Музыка! - подумал Щура. — Народ пляшет!" И точно: в почти полном мраке затейливо перемещались какие-то тени, и даже несмотря на гром музыки, слышалось шарканье ног по полу, тяжкое сопение и вздохи.
Щура встал. На буфете он увидел фосфорический циферблат часов, которые показывали без 10 двенадцать. Щуре стало грустно. Кто-то из плясавших (в темноте он не понял, кто именно) пихнул его задом, и он оскорбился. "Свиньи! - подумал Жучкин. - Нажрались!" А затем почему-то: "Интеллигенты собачьи!" И от этих мыслей ему ещё больше поплохело. "Надо выйти освежиться, — подумал он, - а то как бы пароксизма не было!" Перед пароксизмом он с детства испытывал инстинктивный страх (хотя толком и не знал, что это такое – просто слово было очень уж угрожающее), и поэтому тут же, опрокинув по пути два стула, двинулся к входной двери.
В коридоре кто—то кинулся ему на шею и назвал Вовой. В щёку ему упёрлись чьи-то губы, и даже несмотря на своё слегка помрачённое алкоголем сознание, он учуял резкий, специфический запах смеси дешёвых сигарет с ужасным сивушным перегаром.
- А, чёрт! - взвыл Щура, резко вырвался из цепких объятий неизвестной злостной личности и, озверело пнув ногой дверь, выскочил на лестницу.
Отдышавшись, он поскакал вниз и вскоре очутился на улице. Там, на морозе, ему полегчало, и он огляделся по сторонам.

Дом, откуда он вышел, стоял у самой Окружной дороги, и за дорогой начинался лес. Непонятно зачем Щура уверенно перешёл через шоссе и вошёл в лес. Однако, пройдя немного, он остановился на маленькой полянке и сел на старый, трухлявый пень. Перед глазами его всё поплыло. Шура испугался и выругался нецензурно. Помогло. Головокружение кончилось, остался только лёгкий звон в ушах.
- Ходят тут, ходят! - сказал вдруг пень. - Понастроили тут и шляются, житья нет! Дерьмо! - И выругался матом.
Щура Жучкин последнее время редко удивлялся. Ему доводилось видеть такое, бывать в таких местах и с такими людьми, что и вспомнить-то чудно, и способность удивляться у него сильно притупилась. И сейчас, услышав голос пня, он удивился несильно, и то не тому, что бессловесный пень говорит, а скорее тому, что говорит он очень знакомым голосом, который Щура где-то определённо слышал. Он повертел головой и пожал плечами.
- Жучкин! - заголосил вдруг пень на всю поляну. - Щурка! И ведь не узнаёт, мерзавец! Ну, даёшь!
Жучкин узнал этот голос. Это был Женька Кривоносов, старый пьяница и великий охотник до женщин, прозванный "сэр Торчков". Щура не раз сталкивался с ним на всяких вечеринках, вместе пили и всяким иным образом развлекались, но что-то в последнее время исчез куда—то сэр Торчков, и никто его нигде не видел, и Жучкин тоже…

- Ты где? - спросил Щура, тупо озираясь.
- Да вот я, тут! Пень я! Пень! - продолжал орать пень голосом Кривоносова.
- Не понимаю! - грустно сознался Щура.
- Ага! Да ты пьян! - догадался пень. – Ну, ладно. Тут дело, значит, вот в чём: заколдовали меня и превратили в пень, понятно?
- Кто? - глухим голосом спросил Жучкин.
- А чёрт его знает… Я нажрался раз, смотрю - мужик, старикашка, и рожа ещё такая гадкая, что—то лопочет! Я его - хвать за грудки, "Ты чего?" - говорю. Он - опять лопотать. Я ему - хрясь по роже, а он мне поддых как саданёт, меня аж скрючило! И слышу – говорит: "Ты, — говорит, - пьяница и развратник, но это бы ещё ничего, но раз так, то быть тебе отныне пнём до тех пор, пока, мол, не осознаешь, пока психология твоя не изменится!" И вот теперь я тут, и всякая падла, вроде тебя, на меня садится… А легко сказать - психология изменится. Я ведь уже не ребёнок, так-то! Правда, каждый день в полночь я становлюсь вновь человеком и могу делать, что захочу, но лишь до того, как прокричит петух, А он, сволочь, орёт всякий раз то в 3 часа, то в 4 - страшное дело, и я после этого – опять сюда, и снова становлюсь пнём. И откуда он только берётся, скотина, свернуть бы ему шею! Впрочем, уже, небось, полночь, сейчас сам увидишь! Да слезь же ты, пьяная морда! – неожиданно визгливо завопил пень.
Жучкин вскочил, отбежал пару шагов в сторону и бессмысленным взглядом уставился на пень. Было темно и тихо. Сквозь ветви деревьев слабым призрачным светом светила луна. Где-то неподалёку отвратительным голосом прокричала неведомая птица…

И тут случилось невиданное. Из пня повалил густой дым, запахло плесенью. Столб дыма становился всё плотнее и гуще, потом начал светиться изнутри зеленовато-голубым светом. Что-то заурчало, зашипело, и ослепительная вспышка озарила поляну. Жучкин зажмурился, а когда через две секунды открыл глаза, то перед ним стоял сэр Торчков, нестриженный, небритый, с дико горящими глазами и, что примечательно, в одних трусах да ещё в каких-то отвратительных стоптанных тапочках.
- Ух! - застучал зубами сэр Торчков. - Не повезло мне вчера! Петух, сволочь, на самом интересном месте проорал! Хорошо хоть - не в чём мать родила, а то б вообще - анекдот!
Плохо соображая, что делает, Щура снял полушубок и протянул его злополучному "сэру", и тот мгновенно облачился в него.
- Идём со мной, - всё ещё не придя в себя, сказал Жучкин.
- Только побыстрее, а то я подохну: холод собачий! - отозвался сэр Торчков, и они побежали в сторону дома, откуда не так давно вышел Щура.
По дороге Жучкин понял, что от этого неожиданного приключения совсем протрезвел, но осмыслить происшедшее был не в силах. Он был парнем отчасти образованным и культурным и уж, во всяком случае, ни в какую чертовщину не верил. Однако никакого разумного объяснения в голову не приходило, и он решил больше об этом не думать, надеясь, что со временем всё само собой разрешится.

И вот они уже у подъезда. Стремительно поднялись по лестнице и позвонили в дверь.
Открыл им какой-то очень пьяный парень. В начале вечера его, по-видимому, не было. Впустив вновь приведших, парень тотчас же повернулся к ним задом, зашёл в ближайшую комнату и заперся там. В коридор вышла девица в сильно потёртых джинсах и неправильно застёгнутой на груди рубахе неопределённого цвета.
- Надеть бы чего! - не здороваясь, произнёс сэр Торчков.
Девица скрылась, но через минуту появилась, неся в руках какие-то очень мятые и засаленные штаны. Бросив их сэру Торчкову, она тут же сделала поворот на 180 градусов и удалилась не то на кухню, не то в ванную.
Кривоносов надел штаны. Щура отдал ему свой пиджак, и тот напялил его прямо на голое тело. Затем оба прошли в большую комнату. Пляски там уже прекратились. На полу, рядом с магнитофоном, сидел нетрезвый молодой человек и подпевал ему.
- Приезжайте к нам в Перово,
Познакомитесь с шпаной! - диким голосом
выл магнитофон.
- За углом портвейн раздавим! - вторил ему человек, тряся головой и ударяя себя кулаком в грудь. Он был родом из Перова.
- На ... нам идти домой! - отзывался магнитофон.
На диване сидели в обнимку две парочки. Вокруг стола расположились какие-то люди. Они мирно сидели, положив головы на стол среди окурков, стаканов, вино-водочных пробок и тарелок с объедками. Из дальнего угла комнаты доносились голоса. Один хриплый и пьяный, по-видимому, женский голос настойчиво требовал!
- Выжрем!
- Что ты, на утро надо оставить, - робко
отвечал другой, мужской.
- Дурак что ли, при чём тут утро?
- Да как же?..
- Давай сюда!
Раздалось бульканье, смачное, удовлетворённое кряканье, а затем снова женский голос раздражённо рявкнул:
- А тебе хватит. Иди спать, пентюх!
И чья-то тень удручённо проследовала в соседнюю комнату.

- Выпить есть? - поинтересовался сэр Торчков.
Шура почему—то не смог соврать. Подойдя к пианино, он открыл крышку и извлёк оттуда бутылку водки.
Торчков схватил её, в полсекунды сковырнул пробку и враз отхлебнул из горла примерно две трети. "Это он, - зачем-то подумал Щура. - Только он так умеет". И, выхватив у Торчкова бутыль, побыстрее допил остаток сам. В голову ему вновь ударило, и комната перед глазами заходила ходуном.

Придя в себя, он увидел, что сэра Торчкова поблизости не было. Не было и человека, который пел вместе с магнитофоном, а сам магнитофон закончил играть, лента на нём вся смоталась, и катушка с ней безжизненно крутилась, издавая лишь едва слышный шорох.
Щура принялся бесцельно бродить по квартире, натыкаясь на мебель и вызывая недовольные возгласы притаившихся в темноте собутыльников. Наконец он нашёл где-то за занавеской почти полную бутыль "Агдама¹", выпил её, после чего уселся перед телефоном и начал обзванивать всех подряд знакомых дам.
Прошло немало времени, прежде чем он понял, что телефон выключён из розетки. Это так подействовало на него, что, даже не попытавшись включить телефон, он злобно плюнул ни с того ни с сего в магнитофон и улёгся рядом с ним на пол спать.
Но заснуть не удавалось. Щура ворочался, чертыхался, и тут появился сэр Торчков с кем-то из девиц. Обняв её одной рукой за шею, он второй взял со стола пустую бутылку, повертел, покрутил, перевернул вверх донышком и поставил обратно, после чего обратился к своей даме со словами:
- Сударыня, а разрешите-ка Вам ..!
И тут где—то в нижнем этаже надрывно и отчаянно закричал петух!
- Ух! - сказал сэр Торчков.
Неведомая сила подняла его над полом, перевернула вверх ногами и вынесла полного, увесистого мужчину сэра Торчкова в узкую, чуть приоткрытую форточку. Снаружи донёсся звук быстро отъехавшего мотоцикла. Дама сэра Торчкова, ничего этого не видевшая, так как смотрела в пол, пожала плечами и ушла в соседнюю комнату.

И тут Жучкин завопил истошным голосом:
- Мой пиджак!!!
И начал так материться, что изо всех концов квартиры на него гневно заорали, и чей-то решительный голос потребовал даже выкинуть его на улицу ко всем чертям.
После этого Жучкин немного успокоился, и тут, наконец, его сморил тяжёлый, часто прерывающийся кошмарами, беспокойный сон.

Прошло немного времени после этого странного эпизода, и с Шурой Жучкиным стали заметны значительные перемены. Во-первых, он начал пить больше прежнего и его стало очень трудно встретить трезвым. Да и вообще встретить его сделалось непросто. Общества старых друзей он принялся по необъяснимой причине избегать, и на приглашения провести время в их компании отвечал, как правило, глупо мотивированным отказом. Нрава он сделался угрюмого и замкнутого, его словарный запас удивительным образом сократился до минимума и ограничился, по преимуществу, словами непристойными. Но что самое удивительное, он приобрёл странную привычку чуть ли не каждый день ездить в какой-то отдалённый район Москвы, к самой Окружной дороге, не беря никого с собой и сохраняя цель этих поездок в строжайшем секрете. Возвращался оттуда он сильно за полночь изрядно пьяный, и на вопросы родственников отвечал зло и невразумительно. Словом, поведение его приобрело необъяснимые для друзей и знакомых странности.

А объяснялось всё просто.
Дело в том, что Щура Жучкин затеял каждый день ездить в это странное место с единственной целью: получить обратно свой пиджак! Приехав в полночь на ту самую поляну, он садился на пень, но не на тот, а на другой, и смотрел на тот тупо и настойчиво, посасывая при этом бутылку своего любимого напитка "Розовое крепкое" (О,75 л., креп. 18°, цена 1 р. 97 коп.)
Он ждал, но напрасно. Наступала полночь, бутылка пустела, а с пнём не происходило никаких изменений.
И тогда Щура остервенялся страшно. Он вскакивал, орал ужасным голосом, пинал пень ногами, колол об него бутылки, плевался и лупил пень дубиной, но тот не подавал никаких обнадёживающих реплик и вообще молчал. Одно слово - пень!
Глухой ночью пьяный Щура уныло брёл домой, проклиная на чём свет стоит пень, сэра Торчкова, а заодно и себя. Всё это не укладывалось у него в голове, и ему было от этого очень плохо. Этим как раз и объяснялась все малопонятные странности в его поведении.

Но как-то раз, придя домой, он нашёл в почтовом ящике извещение на посылку. Сходив на почту, он получил упакованный в целлофан свёрток, развернув который, к великому своему удивлению, обнаружил свой пиджак с подтёком непонятного происхождения на рукаве и запиской в кармане. Записка гласила следующее:
"Дорогой друг Щура! Очень благодарен тебе за пиджак, он оказался весьма кстати, но сейчас появилась возможность с благодарностью вернуть его тебе. Я теперь на новом месте, и искать меня не надо. Всего хорошего и ещё раз спасибо. Е.Кривоносов".

С тех пор Щура прекратил свои поездки, и его поведение постепенно вошло в нормальную колею. Правда, он всё же сохранил за собой манеру иногда, хотя и весьма редко, заслышав крик петуха, впадать в беспричинную ярость и материться, невзирая на окружающих, но во всём остальном он стал прежним Щурой Жучкиным к великой радости всех друзей и знакомых.

1. "Агдам" - азербайджанское крепленое вино. Стоило чуть больше двух рублей за бутылку 0,7 литра и считалось очень хорошим напитком по соотношению "цена-качество", если под "качеством" понимать не только крепость, но и относительно приемлемый вкус. Поэтому было популярно среди женщин, отчего возникло крылатое выражение ""Агдам" - для дам!". ->