Печатный орган

От автора

Развлечения благородных донов

Странствия благородных донов

Звезда дона Алканьо

Гербы благородных донов и сеньорит

Назад

От автора.

Уважаемый и любезный читатель!

Перед Вами книга о похождениях благородных донов в незапамятные времена, когда многое было не так, как теперь, а то, что напоминало сегодняшний день, безвозвратно ушло в прошлое. Сейчас Вы откроете первую страницу и очутитесь на некоторое время в гуще удивительных событий той необыкновенной эпохи. Однако перед этим мне бы хотелось, чтобы у Вас не возникло недоумения и недоверия к автору, сказать ещё несколько слов.

Итак, о каком времени эта книга? Об эпохе средневековья? Но в ней нет ни одного намёка на какое-либо конкретное историческое событие или на какую-либо дату. Более того, история не сохранила нам ни одного упоминания ни об одном событии, описываемом в нашем повествовании. Ряд "фактов", приводимых в нём, вообще прямо не соответствует действительности. Например, в истории Испании известно имя герцога Оливареса, но он не вёл войны с маврами и вообще "ничем таким" не занимался. В Германии был принц Генрих, но он никогда не ездил в Испанию и т. д.

Вопрос следующий: где происходило действие? В Испании, скажете Бы и будете правы опять же- лишь отчасти. Достаточно сказать, что упоминаемые в настоящем повествовании географические названия иной раз просто не сочетаются друг с другом в данном контексте, в чём достаточно убедиться, взглянув на географическую карту.

И наконец, кто такие сами персонажи - благородные доны? Родовитые испанские гранды, гордые, чопорные и надменные? Но как мало напоминает их поведение то, что нам известно из истории о настоящих благородных донах!

Наши доны - простые, весёлые и в чём-то даже забавные люди, более похожие на наших с Вами знакомых, чем на тех, кем они должны быть. В этом Вы сами легко убедитесь через некоторое время.

Так что же это за произведение? Пародия? Опять же и да, и нет. Ибо бывает пародия на кого-то или на что-то, а в данном случае предмет пародии отсутствует: эпоха описана не настоящая, а у героев нет никаких реальных прототипов. Так что, скорее всего, это просто сборник рассказов о похождениях весёлых молодых людей в какой-то стране в некоторое время, ибо подобные события вполне могли бы произойти где угодно и когда угодно, даже в нашу с Вами эпоху.

И ещё одно. Может, не приведи Господи, кто-либо из читателей невзначай узнает в каком-нибудь персонаже себя и люто обидится на автора, В таком случае, он обидится зря. Автор ничего лично против него не имеет и вообще не стремится изобразить чей-либо портрет. А что до отдельных возможных деталей сходства, то что поделаешь, все живые люди, и многим свойственны многие общие слабости. Так что не ищите, пожалуйста, прототипов персонажей среди реальных людей, а найдя всё же, по крайней мере не показывайте на этого человека пальцем и не кричите: "Это он!" Автор, возможно, никогда и не встречался с этим человеком, а его персонажи просто не имеют к нему ни малейшего отношения. Ведь всё-таки они - люди другой страны и другого времени.

А теперь желаю Вам наилучших впечатлений от книги.

С уважением

адрес для отзывов: barsic-cat@narod.ru

РАЗВЛЕЧЕНИЯ БЛАГОРОДНЫХ ДОНОВ

Гремя новыми, свежеотполированными доспехами, дон Алканьо спустился в вестибюль своего родового замка.

Старый лакей неспеша зажигал свечи в многочисленных, причудливой формы, канделябрах. Дон Алканьо выжидающе уставился на дверь, и в тот же момент колокольчик, подвешенный над нею, качнулся и резко звякнул. Лакей, кряхтя, принялся отпирать разнообразные хитроумные запоры, и когда минут через пять справился, наконец с этим делом, и дверь со скрипом приоткрылась, в вестибюль вошли два бравых благородных дона - дон Антонио в дон Куролессио. Последний держал в руках старую кожаную сумку, расшитую причудливым узором.

Вошедшие доны обменялись приветствиями с хозяином замка, после чего дон Куролессио оеведомился:
- А что, почтенной донны Изабеллы действительно нет дома?
- Действительно, - ответил дон Алканьо, - Мамаша смоталась на турнир в Монте-Рей и будет не раньше, чем послезавтра. Так что мы имеем право неплохо поразвлекаться. Прошу за мной!

И благородные доны проследовали в маленькую, скромно обставленную комнату на втором этаже.
- Дома только один лакей, - заверил гостей дон Алканьо, - да и тот глухонемой от природы и предан мне, как верный пёс.
- Это хорошо! - глубокомысленно заявил дон Куролессио и извлёк из своей сумки увесистую бутыль, наполненную какой-то темно-красной жидкостью.
- Что это? - поинтересовался дон Алканьо.
- Ром, божественный напиток с Караибских островов! Его прислал мне в подарок дон Обрубон, достойнейший и благородный рыцарь, который тебе, безусловно, известен.
- Aга! - ответил дон Алканьо, но тем не менее осведомился на всякий случай:
- Дерьмо, небось?
- Отнюдь! - вмешался в разговор дон Антонио. - Лично я целиком и полностью доверяю дону Обрубону. Он, знаете ли, дерьма не пьёт!

- Ну что же - произнёс Алканьо и достал из комода три серебряных кубка.
Куролессио наполнил их, и все три благородных дона разом выхлебала зловещую красную жидкость, после чего разразились самыми отвратительными ругательствами, на которые способны разве что последние андалузские бродяги да беглые каторжники.
- Этот ваш дон Обрубон - невежественная скотина! - вопил дурным голосом дон Алканьо. - За подобные выходки ему надо бы вырвать язык, залить в уши расплавленного свинца в изжарить на медленном огне!
- Какая сволочь! - вторили ему два других дона. - Опоить этаким благородных донов! - И дон Антонио с ужасной силой запустил бутылкой в камин. Она ударилась об решётку и со звоном разлетелась вдребезги.
- Так её! - хором сказали благородные доны. - Будет знать!
-А этот ваш дон Обрубон - чтоб ему черти в аду промывали желудок этой отравой! - закончил дон Антонио.

После этих его слов на несколько минут воцарилось тягостное молчание, которое нарушил дон Алканьо.
- Ну, ладно, - произнёс он и, перекрестившись, извлёк из кучи тряпок, сваленных в углу комнаты, бочонок с отборной кастильской водкой.
- О, это грамотно! - дружно сказали благородные доны.
Дон Алканьо наполнил кубки, и все трое быстро в решительно опорожнили их.
- Клёво! - хором сказали донн в повторили упражнение, после чего дон Алканьо сказал:
- А любопытно, где сейчас пребывает почтенный сеньор Михаэль? Почему он пренебрегает нашей компанией благородных донов? По-моему, это недостойно испанского гранда и отпрыска старинного рода.
- Место пребывания сеньора Махаэля никому не известно, - ответил слегка заплетающимся языком дон Куролессио, - Мне сказывали, что он отбыл в Валенсию на бал к маркизе де лос Санчес, но одновременно дворецкий маркизы, которому та поручила наблюдать за сеньором Михаэлем, говорит, что сей благородный муж, прихватив из фамильного погреба пару ящиков старого анжуйского вина, отправился вчера под покровом ночи в Толедо, а родственникам сказал, тем ни менее, что едет в Барселону с секретным поручением от самого первого министра его величества!

- Тёмное дело, - пробормотал также захмелевший дон Антонио. - Сеньор Михаэль ведёт какую-то хитрую игру, и надо бы проверить, не связан ли он с англичанами?
- А, может, он протестант? - предположил Куролессио, и от этой мысли всем стало не по себе. Дон Алканьо, испуганно оглядевшись по сторонам, истово перекрестился.
- Нет, едва ли! - успокоил друзей дон Антонио, - Мы его давно знаем, и потом, протестанты не пьют столько водки каждый божий день по любому поводу. Так что ваши опасения, по-видимому, беспочвенны.
- Однако не мешало бы ему намекнуть, что им может заинтересоваться инквизиция, - сухо произнёс Куролессио. - Кстати, вам известно что-нибудь о прошлом маркизы де дос Санчес?
- Решительно ничего, - отозвалась благородные доны.
- Вот это-то и подозрительно! - нравоучительно заметил дон Куролесоио. - Тут что-то не так! Может быть, она была замужем за мавром?
- А может, вообще не была замужем? - предположил дон Антонио.
- Тогда это ещё более странно.
- Да, - озадаченно произнесли благородные доны, после чего снова воцарилось тягостное молчание.

- А не сыграть ли нам в кости? - предложил дон Алканьо.
Это предложение было одобрено, на столе появился стаканчик с костями, и началась игра. Но не успел старый неудачник дон Антонио проиграть и десяти дукатов, как дверь открылась, и на пороге появился лакей с ящиком добротного, холодного пива. Поставив его на пол и покосившись на бочонок с водкой, он молча удалился,
- Очень кстати, - заметил дон Алканьо, а дон Куролессио, потеряв при виде пива контроль над собой, простонародно закричал:
- Выжрем!
- Непременно выжрем! - засуетился дон Антонио, наполняя кубки.
Через несколько мгновений благородные доны вновь воздали должное достойным напиткам, после чего дон Алканьо достал из-за комода старый тяжелый меч и принялся неистово размахивать им, пытаясь уязвить невидимого врага и кровожадно рыча. Однако наглый враг не давался, и вскоре утомлённый жестокой схваткой, дон в изнеможении повалился в кресло, воткнув меч в пол.

A тем временем дон Куролессио, усевшись в угол и почему-то на пол, пытался выяснить план дальнейших развлечений.
- А не пригласить ли нам в гости благородных сеньорит? - осторожно осведомился он, но дон Антонио в ответ на это начал вдруг так громко и бессвязно материться, что Куролессио прикусил язык и замолчал, обиженно засопев.

Достойный же дон Антонио, произнеся, по-видимому, все известные ему ругательства, на что ушло немало времени, наконец успокоился в предложил отправить депешу благородному дону Джану. Обратился он с этим предложением к дону Куролессио, и тот в ответ промычал из своего угла нечто, что дон Антонио принял за выражение согласия. Подойдя к дону Куролессио, он вынул у того из-за пазухи какую-то бумагу (это было секретное послание епископа Валенсийского герцогу Оливаресу) и принялся тщательно её мять. Затем вдруг спохватился и, вспомнив, для чего ему бумага, подошёл к столу, как мог разгладил ее и, взяв гусиное перо, принялся водить им по бумаге, время от времени макая перо в кем-то недопитый кубок с вином. Кончив писать, он аккуратно сложил письмо, надавил на него перстнем, изображавшим на своей верхней грани букву "А" и родовой герб Освальдо де лос Перес де Антонио Санчес, и, проделав это, взял письмо, подошёл к окну и, громко крикнув что-то непонятное, выбросил своё послание наружу.

И тут его внимание привлёк дон Алканьо. Сей почтенный муж успел тем временен втихомолку наполнить свой кубок и посасывал из него очередную порцию зелья. Этим он почему-то обидел славного дона Антонио, решившего, очевидно, что пьют его дозу, хотя водки в бочонке оставалось ещё преизрядное количество.
- Дон Алканьо! - проговорил он нетвёрдым голосом, - Ваш поступок достоин не благородного дона, но самой грязной и подлой скотины! Да! - добавил он затем и замолчал.
Ему хотелось сказать ещё что-нибудь такое, чтобы на месте морально уничтожить подлого дона Алканьо, но никаких веских аргументов почему-то не приходило в голову, и дон Антонио ещё больше расстроился.
- Да, сударь! - бесмысленно заорал он дурным голосом, запахнувшись на оппонента кубком, из которого выплеснулась остатки напитка. Дон Алканьо сделал движение, чтобы увернуться от удара, и упал под стол.
- Ага, я победил! - заорал дон Антонио и сам вдруг очутился под тем же самым столом нос к носу со своим противником. Однако в этой позиции дон Антонио совершенно забыл вдруг, что секунду назад вознамерился было проучить как надо наглого дона Алканьо, и сказал дружелюбным голосом:
- А что, дон Алканьо, неплохо мы развлекаемся, а?

В ответ на это славный дон Алканьо немедленно принялся извергать из себя потреблённые напитки и остатки своего вчерашнего ужина, и дон Антонио вновь обиделся.
- Я к нему по-хорошему, а он… Одно олово - свинья, и предки его, должно быть, были цыгане! - проворчал он, задом выползая из под стола.
- Да, - произнёс он, выбравшись в встав на ноги, - именно цыгане, а бабка его так и вовсе была ведьмой в зналась с самим Сатаной.

Из-под стола послышались характерные утробные звуки. Дон Антонио хотел было развивать свою мысль дальше, но она неожиданно пропала, а вместо неё перед бравым доном возник сеньор Михаэль
- Михаэль, - грубо сказал дон Антонио, - скачите за водкой, и побыстрее!
Михаэль направился в угол комнаты, прошёл сквозь стену и исчез, К дону Антонио на четвереньках подполз дон Куролессио, цепляясь за него, поднялся на ноги и, ни слова не говоря, окатил дона Антонио фонтаном из желудка.
- Да вы что, сговорились?! - взревел дон Антонио, - Нарочно взялись меня доводить? Я вас всех враз порешу! - Он выхватил меч, но тут силы оставили его, и он рухнул на пол, увлекая за собой дона Куролессио, и впал в беспамятство.

Прошло три часа. Первым очнулся доя Алканьо. С трудом встав на ноги, не соображая ещё, что произошло и где он находится, он вышел из комнаты и принялся бесцельно бродить пo замку, покуда не свалился с грохотом в плеском в свой домашний бассейн, которого почему-то не заметил. Лихорадочно барахтаясь, он выбрался кое-как из бассейна и тут почувствовал, что эта неожиданная ванна подействовала на него освежающе и даже немного отрезвила. Он быстро освободился от доспехов и вновь нырнул в прохладную воду. Побарахтавшись вдоволь и примерно наполовину протрезвев, он вернулся, не одеваясь, в комнату, где нашел дона Антонио, пытавшегося соскоблить с лат всяческие наслоения.

После недолгих переговоров дон Алканьо убедил приятеля последовать его примеру и искупаться, что тот и проделал, а затем оба принялись приводить в чувство дона Куролессио. Тот вскоре очнулся, но предложение о купании с негодованием отверг, а когда благородные доны пытались применить силу, он вырвался в кинулся убегать. Двое голых донов устремились за ним и после довольно долгой погони по многочисленным коридорам замка изловили, повалили, скрутили, стащили доспехи, приволокли и кинули в бассейн. Страшно матерясь, дон Куролессио нелепо бултыхался, а потом вылез на берег и грязно обругал двух благородных донов. Но все же немного протрезвел.

Кое-как почистив доспехи, все вновь облачились в них, после чего дон Алканьо с доном Антонио вернулись в свою комнату, а дон Куролессио ещё долго бродил зачем-то по замку. По пути ему несколько раз попадался глухонемой лакей, и благородный дон всякий раз вежливо здоровался с ним, сопровождая это церемонным поклоном.
Наконец все доны собрались в упоминавшейся маленькой комнатке, и тут вошёл лакей вручил дону Алканьо письмо от графини Ортенсии де лос Барбадос. Сильно дрожащими руками дон распечатал письмо, развернул его и начал читать.

- Что там? - поинтересовался Куролеесио.
- Да так, чуть всякая, вам неинтересно, - ответил дон Алканьо, но вдруг лицо его исказилось, и он свирепо заорал:
- Какая падла! Пишет, что явится, дескать, сегодня к вечеру в гости! Соскучилась, сукина дочь, чтоб ей пусто было!
- Домой нам пора, - сказал на это дон Антонио.
- Хорошо. Только по пути заверните в этой дурацкой графине в передайте, что я болен и никого сегодня не принимаю, и завтра не принимаю, а если какая свинья припрётся - так я её сапогом в харю! А послезавтра заходите. Я тут немного приберу, и можно будет еще как-нибудь повеселиться. Ведь мы сегодня, в общем, неплохо провели время, не так ли?

В оглавление

СТРАНСТВИЯ БЛАГОРОДНЫХ ДОНОВ

Дон Алканьо отхлебнул из кубка очередной глоток и принялся изливать душу уныло сидевшему напротив него дону Антонио.

- Да, дон Антонио, скверные времена настали! Все идёт прахом. Крестьяне бунтуют, податей не платят, в вообще наглеют день ото дня. На придворные балы меня больше не приглашают, вероятно, после того случая, когда я слегка попортил мебель, помните? Боятся, канальи, а сами чем лучше? На себя бы посмотрели! Мамаша тоже непонятно чего хочет. Денег не даёт, слуг всех забрала и выселила меня в эту захолустную дыру, где просто невозможно жить культурному человеку! Ей, видите ли, не нравится, что я пью. А что мне, собственно, ещё делать? Не знаете? Вот и я не знаю, и мамаша, видимо, тоже не знает. А её тактика покамест привела лишь к тому, что я стал вынужден вместо благородных напитков пить ужасную гадость, которую здешние крестьяне гонят из всякого гнилья и именуют - как бы вы думали? - бормотухой! Кстати, отведайте, - он налил полный кубок и пододвинул его к дону Антонио.
Тот залпом выпил и смачно крякнул, после чего принял прежнюю унылую позу.

- Нe правда ли, удивительная гадость? - поинтересовался дон Алканьо и, не дожидаясь ответа, продолжал:
- В общем, полнейшая тоска, а тут ещё герцог заставляет идти на войну. Он там что-то сдуру пообещал королю, а я должен, как идиот, за это отдуваться! Пока, правда, кое-как отбрехался: жена, мол, дети, хозяйство в упадке, тётушка при смерти, но боюсь, всё-таки придётся рано или поздно воевать. Такие-то вот пироги, любезный дон Антонио!
- Вы зря обманули герцога - угрюмо произнёс Антонио, - если он об этом прознает, то как бы вам не угодить в Гибралтар или какую-нибудь ещё худшую дыру, где можно совсем свихнуться, если не попасть под нож мавра.

- Так что же вы мне предлагаете переть на войну с нашим любимым повелителем? - взвился дон Алканьо. - Да мне не на что купить даже новые доспехи, не говоря уж о хорошей лошади! Или я должен идти позориться в старых доспехах и к тому же пешком?
- Лошадь могу одолжить, - произнёс из угла комнаты дон Куролессио.
- Нет уж, - огрызнулся дон Алканьо, - приберегите её лучше для себя. Может быть, вам ещё придётся её съесть, когда ваши крестьяне откажутся платить подати так же, как и мои. А герцог, я полагаю, и без меня обойдётся! Он обещал королю - пусть он и воюет сам, как хочет. А я тут ни при чём. Что я, урод, что ли? На войне, в конце концов, и убить могут!
- Всё равно он от вас не отвяжется, - заметил дав Антонио, наливая себе новый кубок. А будете ерепениться - ещё и поместье отберёт!
- Так что же мне прикажете делать? - вызывающим тоном спросил Алканьо, уставясь на дона Антонио немигающим взглядом.
- Не знаю, - вяло ответил тот. - Могу сказать только, что ваши дела плохи. Придётся вам воевать, и лошадь покупать придётся, как бы вы ни брыкались. Не хотел бы я оказаться на вашем месте! - И он уверенно отхлебнул из кубка.

- Надо отправляться в путешествие, - сказал вдруг из своего угла дон Куролессио.
Дон Алканьо и дон Антонио дружно повернули головы в его сторону.
- Куда? - хриплым голосом спросил дон Алканьо.
- В путешествие, - охотно ответил дон
Куролессио. - Для вас это, пожалуй, единственный выход, да к тому же можно будет отвлечься от разных грустных мыслей, отдохнуть, набраться впечатлений, развлечься опять же как-нибудь поинтересней. В общем, советую над этим подумать.
- А герцог? - неуверенно спросил дон Алканьо.
- А герцогу напишите задним числом, что вы отправились открывать новые земли для испанской короны и вернётесь Бог знает когда. Можете даже написать, что вам явилась во сне Пресвятая Дева Мария и что-то там наплела. Ваш повелитель, как известно, очень верит в подобную чушь.

- Богохульствуете, дон Куролессио, - сурово заметил дон Антонио. - Как бы вам когда-нибудь из-за вашего длинного языка не привлечь к себе внимание святой инквизиции!
- А, ерунда! - небрежно ответил Куролессио. - Я-то знаю, что вы, дон Антонио, во всяком случае,
не пойдёте на меня доносить, про вас самого есть что рассказать! Когда вы последний раз исповедывались или вообще были в церкви? Но, впрочем, это неважно. Вы, почтенный дон Алканьо, отправляетесь открывать новые земля для их величеств. Откроете - тем лучше, не откроете - никто, естественно, не виноват, кроме разве что Девы Марии, которая ввела вас в заблуждение. Впрочем, даже вернувшись домой, вы, при известной сноровке, вполне сможете сделать так, что наш любимый герцог ещё долгое время будет почитать вас за находящегося в странствиях. Ведь открытие новых земель - дело долгое, не правда ли?

- Так-то оно так, - задумчиво согласился дон Алканьо, потом немного подумал в спросил:
- А как же крестьяне? Ведь они, небось, как только я уеду, весь замок по камешкам растащат?
- Не растащат, - успокоил его Куролессио. - Наоборот, они только успокоятся, когда вы перестанете досаждать ни своими выходками и оставите их наконец в покое. А за растаскивание замка можно и на галеры угодить! Неужто они этого хотят больше, чем спокойной жизни в отсутствие господина? Нe думаю.
- Понятно, - согласился Алканьо. - Только я не пойму: что же я, один поеду?
- Зачем один? - удивился Куролессио. - Я тоже отправлюсь с вами, и наш почтенный дон Антонио, я полагаю, не откажется составить вам компанию, не правда ли?

Дон Антонио допил кубок и утвердительно кивнул. Лицо дона Алканьо оживилось.
- А где взять корабль? - бодро поинтересовался он.
- Зачем корабль? - не понял Куролессио. - Вы, естественно, отправитесь открывать новые земли посуху. Разве это запрещается?
- Нет, но… я не знаю… вообще-то принято на корабле…
- Мало ли что принято! - безапелляционно заявил дон Куролессио. - Не связывайте себя всякими нелепыми условностями! В море вы кроме воды ничего ее увидите, да к тому же запросто можно попасть в шторм или наскочить на риф, не говоря о том, что даже если вы продадите этот сарай, именуемый вашим родовым замком, вместе со всеми крестьянами, вам всё равно не удастся снарядить в плавание самую жалкую шхуну, которая только есть во всём королевстве. А сухопутное путешествие сможет даже, при удачном стечении обстоятельств, принести вам деньги и почести, что, я считаю, весьма неплохо.

- Ну что ж, пожалуй, вы правы, - согласился дон Алканьо, снова наполняя кубки, - Только куда мы для начала отправимся?
- А вот тут нам, по-моему, не обойтись без сеньора Михаэля, - ответил Куролессио. - Он большой любитель путешествий, человек в этом деле опытный, и кому, как ни ему, можно поручить разработку нашего маршрута. К тему же его опыт, накопленный в многочисленных странствиях, вполне может пригодиться нам в нашем предприятии. Поэтому я полагаю, что мы долины непременно взять сеньора Михаэля о собой!
- Однако для этого надо бы знать, где он в настоящее время находится, - вставил реплику дон Антонио. - По-моему, легче проехать на лошади сквозь замочную скважину, чем разыскать сеньора Михаэля, особенно когда он действительно необходим.

- Добывание сеньора Михаэля можете поручить мне. - предложил Куролессио, - я достаточно хорошо изучил его повадки и могу биться об заклад, что в течение трёх дней мне удастся с ним повидаться. Так что здесь вы можете не беспокоиться: сеньор Михаэль будет доставлен в лучшем виде.
- Ну что ж, - согласился дон Алканьо, - в таком случае вы этим и займётесь. Как только раздобудете Михаэля, приезжайте к нам сюда вместе с ним, и начнём вплотную готовиться к путешествию. Желаю удачи, благородный дон!

Поисками сеньора Михаэля дон Куролессио занялся незамедлительно. Оказалось, что Михаэль уже вторую неделю не жил дома и находился неве-домо где. Тогда дон Куродессио принялся объезжать всевозможных его друзей и знакомых и собирать у них по крупицам информацию о его возможном местопребывании. За три дня он собрал массу настолько противоречивых сведений, что, казалось бы, ни в одном из них нет ни малейшей доли правды. Но дон Куролессио был не прост! Он действительно хорошо знал нрав сеньора Михаэля, и в частности его манеру искусно маскировать место своего нахождения, что серьёзно помогало ему в поисках. Методично объезжая знакомых Михаэля, он непрерывно думал, анализировал, сопоставлял в уме множество разрозненных фактов и предположений, и, наконец картина происходящего для него прояснилась.

Утром четвёртого дня он подъехал к дороге, ведущей к дому сеньора Михаэля, и вместе с тремя лучшими слугами спрятался в придорожных кустах. Согласно его расчетам, сеньор Михаэль должен был в ближайшее время проехать по этой дороге в сторону дома. И действительно: вскоре послышался быстрый стук копыт, и из-за поворота показался на взмыленном гнедом жеребце сеньор Михаэль. Вид у него был помятый, но решительный. Он скакал домой, надеясь пробраться туда незаметно и стянуть несколько золотых талеров, необходимых для продолжения развлечения, но едва его конь поравнялся с кустами, где спрятался дон Куролессио, слуги сего почтенного мужа разом выскочили на дорогу. Не успел сеньор Михаэль выхватить меч, как его сбросили с коня, повалили на землю, связали по рукам и ногам сыромятными ремнями, затем снова взвалили на коня и повезли в неизвестном направлении. Дон Куролеосио не спеша выехал из кустов на дорогу, пришпорил лошадь и поскакал на почтительном расстоянии за своими слугами, похитившими сеньора Михаэля.

В комнату, где в жёстком деревянном кресле сидел, яростно грызя ногти, сеньор Михаэль, вошёл дон Куролессио.
- Добрый день, почтенный сеньор Михаэль, - сказал он, расплывшись в добрейшей улыбке, на какую только был способен. - Как я рад вас видеть! Ради Бога, не гневайтесь на моих слуг, которые имели дерзость несколько непочтительно обойтись с вами! Они, впрочем, будут примерно наказаны, я просто поручил им сообщить вам, что очень хочу видеть вас по весьма важному делу, а они… Одно слово - скоты! Если желаете, можете забрать их с собой и поступить с ними по своему усмотрению. Только ради Бога, не сердитесь!

Сеньор Михаэль поднял глаза на дона Куролессио и сказал по его адресу несколько неприличных слов.
- О, друг мой! - воскликнул на это Куролессио. - Совсем не стоит так волноваться! Пожалуйста, успокойтесь, не хотите ли глоток доброго английского вина? - И он сделал шаг в сторону буфета с разнообразными бутылками.
- К дьяволу! - рявкнул Михаэль. - Из-за вас у меня сорвалось одно очень важное дело! Такого шанса теперь долго не будет, понимаете вы или нет?!
- Ах, боже мой, какие негодяи! Как я вам сочувствую, любезный сеньор Михаэль! Всё-таки, выпейте немного. - Куролессио достал бутылку и налил кубок. - Боже мой, как досадно! Я запорю этих мерзавцев до смерти! - и он протянул кубок Михаэлю. Тот состроил презрительную гримасу, понюхал содержимое и выпил залпом.
- Еще! - потребовал Михаэль.
- Ради Бога! - засуетился Курелессио, наполняя кубок.
Михаэль тут же опорожнил его, и лицо его приняло сосредоточенное и серьёзное выражение. Несколько секунд он сидел молча, а потом сказал:
- Ладно, чёрт с ним, сорвалось так сорвалось! Теперь не поправишь. А что у вас за дело ко мне?
Курсолессио в немногих словах изложил ему план благородных донов к обрисовал роль, которая от-водилась в нём сеньору Михаэлю.
- Ну что ж, неплохая мысль, - сказал на это Михаэль. - Почему бы и не съездить? Всё интереснее, чем сидеть на одном месте! Я, пожалуй, согласен!

Куролессио вежливо напомнил, что покамест неясным остался лишь вопрос о направлении следования Михаэль прищурился и повёл носом в сторону бутыли вина. Куролессио с готовностью вновь наполнил кубок и, проглотив его содержимое, сеньор Михаэль сказал:
- Надо ехать в Астурию!
- В Астурию? Но ведь это, по-моему, черт знает где?
Михаэль утвердительно кивнул.
- А почему именно туда? - попробовал робко поинтересоваться Куролессио.
- Задумочка одна имеется, - ответил Михаэль.
Куролессио по опыту знал, что в таких случаях вытянуть из сеньора Михаэля более подробную информацию до поры до времени невозможно. Поэтому он отхлебнул пару глотков вина и сказал:
- Ну что же, в Астурию так в Астурию Я передам это дону Алканъо и дону Антонио. Вы пока располагайтесь здесь, чувствуйте себя, как дома. Буфет в вашем полном распоряжении. Захотите есть - позвоните в колокольчик. Выезжаем послезавтра - и он вышел из комнаты.

Выехали в полдень. Раньше помешал сеньор Михаэль, которого дон Куролессио имел неосторожность оставить наедине с буфетом. Резвый сеньор сразу же после ухода дона Куролессио вступил в бой со многими бутылками вина, хранившимися в чреве этого злосчастного буфета и не рассчитал своих сил… Короче говоря, добудиться его утром в день отъезда оказалось невозможно. На все увещевания благородных донов он только тряс головой и ругался скверными словами. В конце концов его оставили в покое на полу посреди комнаты, среди кучи битых и целых пустых бутылок и предметов утвари, беспорядочно раскиданных им накануне по полу. Тут он вновь заснул и пробудился лишь к полудню, когда солнце достигла почти что самой верхней точки своего небесного пути. Ругаясь и отплевываясь, он выполз на крыльцо, где в ожидании его благородные доны играли в кости. Ему подвели коня, с помощыо донов он кое-как влез на него и после долгих эволюций утвердился в седле, заметно покачиваясь во все стороны. Его спросили, где находится Астурия, он мутным взглядом обвёл двор дона Куролессио и вяло махнул рукой в направлении видневшегося вдали леса. Затем голова его безжизненно упала на грудь, и он вновь задремал. Однако затягивать отход дальше было уже невозможно. Дон Алканьо махнул рукой, в группа славных рыцарей тронулась в путь. Тронулся и конь под сеньором Михаэлем, который, видимо, всё прекрасно понял. Путешествие началось.

Ехали долго. Поле сменилось лесом, затем снова началось поле, потом пошли невысокие холмы, поросшие редким кустарником, и наконец вдали снова показался лес. Солнце начало скатываться к горизонту. Подул прохладный ветерок. Начинался вечер. Доны и их лошади притомились от долгой дороги. Ехали теперь уже медленно, не торопясь, и никто из донов не глядел больше по сторонам и не обращался к товарищам с вопросом или предложением рассказать анекдот. Все уныло смотрели прямо перед собой и вяло покачивались в сёдлах, опустив поводья и предоставив коням возможность выбирать путь по своему усмотрению.

Наконец дон Алканьо сказал, выразив тем самые общее мнение:
- По-моему, на сегодня хватит! На опушке этого леса мы остановимся на ночлег. Разведите костёр, да надо бы чего-нибудь сообразить поесть. А я пока съезжу, обследую окрестности. Может быть, найду что-нибудь интересное. Счастливо! - И он поскакал куда-то в сторону. Остальные подъехали к опушке леса и спешились. Разводить костёр они не стали, а вместо этого улеглись на траве и принялись глядеть в темнеющее небо.

Так они лежали долго. Тем временем стемнело, на небе появились звёзды… Дон Антонио встал, походил немного вокруг лежавших товарищей и пред-ложил им сыграть в кости, но на его предложение никто не откликнулся. Тогда он попытался было рассказать какой-то забавный анекдот, но этот анекдот не вызвал у его друзей никаких эмоций. Тогда дон снова улёгся на траву и уставился в звёздное небо. Так прошло Бог знает сколько времени, когда наконец доны услышали звуки приближающихся шагов. Они встрепенулись, приняли сидячее положение и увидели дона Алканьо. Он шел пешком по направлению к ним, сгибаясь под тяжестью невероятных размеров бурдюка. За ним понуро брёл его конь, навьюченный ещё двумя такими же бурдюками. Дон подошёл к товарищам и резко сбросил с плеч на землю гигантский бурдюк.
- Ух, еле допёр! - произнёс он, стирая со лба обильный пот. - Тяжелый, гад, как дьявол! - И он слегка лягнул бурдюк ногой.
- Что это? - поинтересовался Куролессио.
- Это я был в деревне, - ответил дон Алканьо, - тут неподалёку. Там живут очень радушные и приветливые крестьяне, не чета моим. Кстати, часах в трёх езды отсюда находится замок их господина, мы его, наверное, навестим завтра утром, Говорят, неплохой человек, хотя к со странностями. По крайней мере отпрыск очень древнего и благородного рода. Ну, да ладно! Так вот, эти крестьяне изготовляют замечательный напиток, очень вкусный и главное - дешевый! По крайней мере он стоит в три раза дешевле, чем бормотуха, которую гонят мои крестьяне и продают мне - мне! - своему же хозяину и господину! До чего дошло! Но, впрочем, я опять отвлёкся. Короче, я купил у них три бурдюка этого славного вина. Уверяю вас, вы будете в восторге, иначе не будь я дон Алканьо!

Дон Куролессио недоверчиво поглядел на 6урдюки По лицу его было видно, что он заподозрил неладное.

- А сколько это стоит? - дрогнувшим голосом осведомился он.
- Вообще-то я отдал за него все наши деньги, - невозмутимо ответил Алканьо, стаскивая бурдюк со спины своего коня, - но могу поклясться Святой Девой Марией, что такого количества вина за та-кую цену вы нигде никогда больше не достанете, чтоб я был грязный мавр, а не благородный дон, если это не так!

- Вы с ума сошли! - ахнул дон Куролессио. - Как же мы будем дальше странствовать без денег, не говоря уж о том, куда вы денем такую прорву винища?
- А что? - по прежнему уверенно возразил Алканьо, обходя, однако, на всякий случай вопрос о деньгах. - Один сейчас выпьем, а остальные возьмём с собой. Не пропадут!
- А плохо нам не будет? - озабоченно поинтересовался сеньор Михаэль, скользнув взглядом по необъятному бурдюку.
-Ас чего это нам должно быть плохо? - удивился Алканьо. - Что тут, много, что ли? Хотите, я это один выпью? Подумаешь - бурдюк! Видели бы вы, сколько я пил три года назад, когда гостил в поместье у своего друга дона Урландо! Вот это было нормально, а тут - ерунда, на полчаса работы!
- Ну что ж, давайте тогда приступим, - предложил Михаэль.
- Правильно! - подхватил дон Антонио и первым достал свой кубок.

- Погодите, не торопитесь, - остановил его дон Алканьо, - Надо сначала всё подготовить, расположиться, а уж потом… Нельзя же так сразу, что мы, пьяницы, что ли?
Дон Антонио обиженно заворчал и спрятал кубок в сумку. Благородные доны, побродив немного в лесу недалеко от опушки, набрали охапку сухих сучьев и развели костёр. Затем извлекли из походных сумок что у кого было съестного: кто жаренную курицу, кто кyсок копчёного окорока да несколько душистых ванильных лепёшек, и всё это разложили на земле, использовав в качестве подстилки плащ дона Антонио. Затем уселись, достали кубки, и дон Алканьо наполнил их.

- За успех наших странствий! - провозгласил Куролессио, и доны резво выпили свои кубки. По-том закусили, после чего наполнили ещё раз и снова выпили, на сей раз без тоста, Так повторилось несколько paз, и, наконец, доны отставили на некоторое время в сторону кубки и занялись светским разговором. Начал его дон Алканьо.

- Да, - сказал он, - а что, сеньор Михаэль, не зря мы поехали, а?
Михаэль в ответ убедительно промолчал.
- А скажите, сеньор Михаэль, - продолжал Алканьо, - а что это у вас за задумочка насчёт Астурии? Что там такого, а?
- Нечего oco6eнного, - вяло ответил Михаэль, но дон Алканьо не отставал.
- Небось, какая-нибудь благородная сеньорита? - поинтересовался он, лукаво взглянув в лицо сеньору Михаэлю.
- Даже две, - неожиданно ответил тот. Дон Алканьо присвистнул.
- Да, непростой вы человек, сеньор Михаэль. - уважительно сказал он, а потом продолжил, решив сразу выяснить всё, что ему было необходимо знать:
- И вы, конечно" попытаетесь их того… поиметь? - вкрадчивым голос осведомился он, и глаза его заблестели.
- Разумеется, - ответил Михаэль, - И не попытаюсь, а просто возьму и поимею. Чего теряться? - И он отхлебнул пару могучих глотков.

Дон Антонио в это время допил свой кубок, и, наполнив его вновь, принялся жадно глотать креп-кое сладкое зелье, пытаясь как можно быстрей влить в себя весь сосуд. Дон Алканьо же тем временем продолжал интересоваться:
- А мне вы случайно не предоставите одну из них, сеньор Михаэль? Ведь на что вам обе? И одной хватит, а я уже целую неделю никого, так сказать, не имел, и очень хочу…

Заметив тут на лице сеньора Михаэля совершенно безразличное выражение, он засуетился:
- Нет, вы не представляете, до чего я хочу! Хоть волком вой! Если так пойдёт дальше - просто не знаю, что делать! Думал в странствии отвлечься, а оно только хуже. Страшное дело!
- Пить не надо, - возразил Михаэль - тогда и чушь всякая в голову не полезет.
- Дело не в этом, - парировал Алканьо, - а в физиологической особенности моего организма! Я всегда хочу.
- С чем вас и поздравляю! - подал реплику дон Куролессио. Дон Алканьо пропустил её мимо ушей в снова обратился к Михаэлю.
- Ну так как же, сеньор Михаэль? Могу я рассчитывать на вас? Мы ведь всё-таки старые приятели, неужто вы мне не посочувствуете?
Сеньор Михаэль задумался, прищурив глаз, поглядел куда-то вбок мимо дона Алканьо, и медленно и внятно проговорил, тщательно подбирая слова:
- Честно говоря, едва ли. Дело в том, что я… Короче говоря, мой способ общения с благородными сеньоритами достаточно своеобразен, и в силу некоторых его особенностей весьма нежелательно, чтобы кто-нибудь вместо меня входил с моими дамами, так сказать, в тесный контакт, поскольку в результате этого они могут, как бы это выразить... в общем, могут, в некотором роде, усомниться в преимуществах моего способа. Так что извините и, пожалуйста, не обижайтесь!

Дон Алканьо от удивления широко открыл рот и бессмысленно заморгал. Затем налил себе кубок, выпил его (то же самое проделала при этом я остальные) и крайне изумлённым голосом пробормотал:
- И что же это за этот... за способ? Я что-то ничего не понял. Странно как-то очень!
Сеньор Михаэль воровато огляделся по сторонам, затем нагнулся к уху дона Алканьо и что-то прошептал. Лицо последнего в первый момент выразило ещё большее удавление, а затем вдруг глаза его сузились, вся физиономия как-то сморщилась, рот вновь открылся, и лесную опушку потряс невероятный хохот. Дон Алканьо схватился за живот в упал на землю, корчась и содрогаясь от бешеных приступов смеха. Двое других донов с нескрываемым удивлением в даже отчасти с испугом взирали на это курьёзное зрелище. Сеньор Михаэль обижен-но съёжился и принялся вновь прихлёбывать вино, угрюмо и неодобрительно глядя при этом аа дона Алканьо.

А тот, вдоволь навалявшись в нахохотавшись, принял, наконец, сидячее положение в громко произнёс то, что было сказано ему на ухо сеньором Михаэлем. Видимо, тот был неправ, раскрыв дону Алканьо секрет своего способа общения с благородными сеньоритами, поскольку дон Алканьо отнёсся к этому важному признанию явно недостаточно серьёзно и даже тут же разгласил тайну двум другим донам, на видя, впрочем в этом ни-чего предосудительного. Реакция дона Антонио и дона Куролессио на признание Михаэля была абсолютно такой же, как и у дона Алканьо. Дон Антонио даже начал икать и прекратил лишь через добрых полчаса.

Сказанное сеньором Михаэлем очень paзвеселило донов: они начали оживлённо обсуждать между собой привычки своего товарища, поминутно отхлёбывая вино и указывая на злополучного сеньора пальцами а сеньор Михаэль молча, с озлобленным видом проглатывал кубок за кубком и наконец принялся отвратительно ругаться матом, что ещё больше раззадорило донов. На них напало такое безудержное и необъяснимое веселье, которое возможно только после изрядной дозы выпитого, да и то лишь в немногих, действительно дружных компаниях, причём непосредственный повод его даже как-то внезапно улетучился из их памяти. Доны, однако, продолжали бессмысленно орать что-то, хлопать друг друга пo спинам, плечам и шеям, корчить отвратные рожи и беспрерывно ржать. Потом начали ужасными голосами петь старинные, песни времён ещё первых крестовых походов, мало заботясь о соблюдении мотивов и стараясь лишь перекричать один другого, затем скакали верхом друг на друге, изображая рыцарский турнир, затем плясали диким образом, затем вновь пели и вновь пили, затем лазили на деревья и с ужасным звоном и грохотом падали на землю, затем играли в чехардy и много ещё другого делали, всего и не и упомнишь, и, наконец, попадали каждый там, где стоял, и моментально заснули, сотрясая окрестности громовьм храпом, от которого их кони начали дикo ржать и брыкаться, пытаясь оборвать привязь.

Первый день странствий благополучно окончился.

На другой день проснулись поздно. Солнце поднялось уже высоко, когда благородные доны наконец начали пробуждаться и вставать на ноги. Настроение у всех было скверное, самочувствие гнусное, в горле пересохло, головы тупо болели. Вокруг были беспорядочно раскиданы мечи, сумки, кубки, плащи и отдельные детали доспехов. Костер потух, и было отчётливо видно, что перед его останками кто-то нескромно хвастался своим ужином. Куски жареных кур, окороков, булок и колбасы валялись повсюду, и в основном были грубо втоптаны в землю. Громадный бурдюк, который накануне забыли завязать, весь вытек, обильно смочив траву вокруг, и от неё шёл теперь совершенно непередаваемый запах, вгонявшей донов в безысходную тоску.

Кое-как собрав то, что было можно, они взгромоздились на коней и вяло поплелись шагом вдоль опушки леса. Дон Алканьо хотел было откупорить другой бурдюк и опохмелиться, но остальные резко возмутились к не позволили ему сделать этого. В унылом молчании, прорываемом иногда лишь чиханием дона Антонио, доны проехали часа два, когда лес по правую сторону внезапно кончился, и путешественники увидели посреди открывшейся их взорам плоской равнины небольшой, но добротного вида замок с зубчатой стеной в башенками, увенчанным гербами и флюгерами,

- Ага, это тот, про который я вам говорил, -догадался дон Алканьо. - По-моему, нам надо заехать туда, тем более что необходимо позавтракать, а съестных припасов у нас, увы, не осталось, не так ли?

Никто не стал против этого возражать, и компания повернула в сторону замка. Через несколько минут доны уже подъехали к воротам, и дон Алканьо три раза протрубил в рог. Доны подождали минут пять - изнутри замка никакой реакции не было. Дон Алканьо снова протрубил, и опять в течение примерно десяти минут никакого ответа не последовало.

- Видно, никого нет дома, - решил дон Алканьо.
Поворотив коней вспять, доны собрались было уехать восвояси, но вдруг ворота позади них тоскливо заскрипели, и чей-то унылый голос слабо произнёс:
- Благородные сеньоры!
Доны оглянулись. В щель между створками ворот на них смотрело худое, измождённое лицо с виду ещё довольно молодого человека. В глазах его отражались тоска и одиночество.
- Благородные сеньоры, - повторил он, - прощу вас, не уезжайте! Зайдите ко мне, о славные рыцари, ибо я так несчастен и одинок, что жизнь моя станет вовсе невыносимой, если вы не удостоите меня чести своим посещением. - Он напрягся и приоткрыл ворота чуть-чуть пошире.

Доны изрядно подивились такой странной речи, но тем ни менее с готовностью откликнулись на приглашение и гуськом въехали в ворота, после чего спешилась. Хозяин замка подошёл к ним. На нём не было доспехов, и одет он был в очень старый потёртый кафтан, короткие мешковатые брюки неопределённого цвета и ботинки с крупными блестящими пряжками, исходившие, по-видимому, немало трудных дорог. Словом, внешностью своей он менее всего походил на благородного дона, а скорее напоминал обитателя одного из беднейших кварталов Барселоны, видавшего, впрочем, лучшие времена и еще сохранившего остатки аристократических манер.

- Рад вас приветствовать, благородные доны, в своем скромном доме, - сказал он. - Позвольте представиться: дон Зурита, Виторио Зурита. Я живу совершенно один, у меня никого нет, даже прислуги, я одинок в несчастен, и воистину очень рад, что вы своим посещением хоть немного, быть может, отвлечёте меня от грустных мыслей и облегчите, пусть ненадолго, моё существование. Прошу! - И он жестом пригласил гостей в замок.

Доны последовали его приглашению и вошли в небольшую, скромно обставленную комнату, в которой, однако, имелось несколько книжных шкафов, плотно заставленных книгами, а на стенах тут и там висела портреты каких-то благородных донов в датах и со свирепыми лицами. Доны уселись за стол, и дон Алканьо со свойственной ему просто-той сказал:
- Очень приятно, дон Зурита, благодарим вас за гостеприимство. Мы очень рады знакомству с вами, однако со вчерашнего дня нам решительно не довелось ничего съесть, что весьма нас огорчает. Так что будьте любезны, дайте нам чего-нибудь перекусить, а мы за это - слово благородного дона! - отблагодарим вас добрым вином, которого у нас имеется целых два бурдюка. Верно, доны?

- Верно! - хором подтвердили доны.
Дон Зурита как-то при этих словах весь съёжился и потупил глаза в пол. Доны удивлённо пе-реглянулись.

- Ну так что же, дон Зурита? - вновь заговорил Алканьо. - Устраивает ли вас наше предложение? Если да, то мы готовы. Михаэль, несите бурдюк!

Михаэль встал и собрался уже идти за бурдюком, но вдруг дон Зурита что-то невнятно пробормотал и ещё ниже опустил голову.
- Что-что? - переспросил дон Адканьо.
- У меня нет никакой еды, - еле слышно ответил Зурита.
- Как так нет? - не понял Алканьо. - Вас что, не устраивает наше предложение? Но мы действительно очень хотим есть, а расплатиться за еду, кроме вина, нам вечем! Денег у нас нет, но если вы хотите, то я могу отправить письмо, и вам в ближайшее время пришлют, сколько вы запросите. Однако, это странно. Ведь мы не в харчевне, а в замке благородного дона! Нам не понятно ваше поведение, дон Зурита! Зачем тогда было приглашать в дом?

- У меня нечего есть, - снова чуть слышно ответил Зурита, - Я сам уже третий день ничего не ем, и вообще обычно довольствуюсь в день сухарем и кружкой кваса. А вина я не пью…

Дон Алканьо разинул от удивления рот. Остальные уставились на Зуриту, как на доисторического зверя, взглядом, полным искреннего удивления. Воцарилось тягостное молчание. Подобная ситуация была настолько новой и необычной для благородных донов, что ни один из них не знал" что и думать. Озадаченно переглядываясь, они просидели еще сколько минут, в течение которых славный дон Зурита вконец обмяк и стал похож на сильно изогнутый вопросительный знак.

Но тут вдруг входная дверь в комнату скрипнула, отворилась, и на пороге появился высокий человек могучего телосложения, одетый в какую-то хламиду немыслимого фасона. Его длинные темнив волосы, расчесанные на прямой пробор, доставали ему до плеч. В руке он держал неестественно
маленькую по сравнению с ним гитару. Войдя в дверь, этот интересный человек остановился и удивлённо уставился на благородных донов. При виде его дон Зурита резко оживился.
- А, привет, Гильермо! - воскликнул он. - Как я рад, что ты пришёл! Познакомься: вот это - благородные доны, приехавшее издалека и почтившие меня своим посещением!

Вновь прибывший человек церемонно поклонился донам в сказал:
- Гильермо, менестрель. Весьма рад нашей встрече, почтенные доны!
Доны снова удивлённо посмотрела на Зуриту.
- Вообще-то он тоже благородный дон, - сказал Зурита, - и его полное имя звучит достаточно внушительно, как и подобает имени благородного дона, но у него есть маленькая слабость: он очень любит музыку, считает себя менестрелем и хочет, чтобы все только так его и называли - Гильермо-менестрель.

Гильермо при этих словах застенчиво улыбнулся.
- Надо сказать, - продолжал Зурита, - он давно мечтает собрать группу таких же рьяных музыкантов-любителей и начать бродить с ними по городам и сёлам нашего обширного государства, услаждая народ райским пением, но ему сильно мешает тo обстоятельство, что сам он не ищет себе компаньонов, а ждет, пока те найдут его, что очень осложняет дело!

Благородные доны сочувственно кивнули, а Гильермо вновь улыбнулся ещё более застенчиво.
- Так сыграйте-ка нам что-нибудь, достойный дон Гильермо, - попросил дон Антонио, но дон Алканьо прервал eгo:
- Подождите! Позвольте узнать, любезный менестрель, где вы живете? Далеко ли отсюда?
- Вообще-то я живу в получасе езды, - ответил Гильермо, - но гораздо чаще бываю здесь. Здесь, знаете ли, спокойнее, никаких родственников, занимайся себе, чем хочешь!

- Ну, и чем жe вы занимаетесь? - поинтересовался Куролессио.
- Да так, ничем особенным. Играем на гитарах, поём песни, иногда я попиваю вино, а дон Зурита - квас. Вот так и развлекаемся.

- Весьма интересно, - согласился дон Алканьо, - однако, коль скоро вы живёте всего в получасе езды, то вам, надо полагать, не составило бы большого труда привезти сейчас из дома чего-нибудь съестного. К сожалению, почтенный дон Зурита пренебрегает таким важным жизненным удовольствием, как еда, а мы со вчерашнего дня голодные. В свою очередь можем гарантировать вам угощение добрым вином, которого у нас имеется достаточное количество. Ну, что вы на это скажете?
Гильермо заметно обрадовался и поспешил объявить, что против такого варианта он не возражает, затем поставил гитару к стене и опрометью выбежал из комнаты.
Благородные доны снова уселись за стол и начали, как обычно, играть в кости. Сеньор Михаэль подошёл к одному из книжных шкафов и хотел было открыть дверцу, но дон Зурита остановил его испуганным воплем!

- Ради Бога, не трогайте мои книги!
Сеньор Михаэль испуганно шарахнулся от шкафа, а Зурита уже более спокойный голосом объяснил:
- Все мои книги отличаются девственной чистотой. Я сам дотрагивался до них только один раз, когда ставил в шкаф. Читать их нельзя, на них можно только смотреть . Если кто-нибудь откроет какую-либо книгу, то её девственность будет нарушена и её останется только выбросить. Поэтому я их так оберегаю, вы уж извините!

Сеньор Михаэль насупился в отошёл в угол, где сел в старое скрипучее кресло и принялся с отсутствующим видом чертить на полу концом меча загогулины, Дон же Зурита уселся на древнюю железную кровать, взял гитару в начал что-то тихо наигрывать, беззвучно поводя при этом губами. Поиграв немного, он внезапно отбросил гитару в сторону, схватился руками за голову и завопил неестественный голосом:

- Жанна!!!

Доны вздрогнули от неожиданности. Поистине сегодняшней день был выдающимся по числу сюрпризов. Не зная, что предпринять, славные рыцари повскакали из-за стола, подбежали к кровати Зуриты и в нерешительности остановились около неё. А Зурита, не обращая на них ни иалейшего внимания, продолжал выть, вцепившись себе в волосы:

- Жанна! Жанна, почему ты меня не любишь? О, Жанна, ну почему же ты меня не любишь, что мне делать, о горе мне!!!

Так он орал довольно долго, а потом резко замолчал и угрюмо уставился в пол. Благородные доны, совершенно потрясённые, тупо озирались по сторонам и мучительно думали, что не им теперь делать. В конце концов они решали дождаться Гильермо с едой, позавтракать и как можно быстрее убираться отсюда восвояси, поскольку хозяин замка, дон Зурита, очевидно, сумасшедший, и Бог знает, что ещё может учудить. Решив так, доны вновь уселись за стол, но в кости уже играть не стали, а вперились глазами в Зуриту, который продолжал неподвижно сидеть всё в той же скрюченной позе.

- Дон Зурита, а кто такая эта Жанна? - осторожно поинтересовался наконец дон Алканьо, на что дон Зурита, как бы вновь почуя под ногами почву, ободрённым голосом заорал;

_- О Жанна! Чистая, душистая, добрая, прекрасная, моя любимая!
Я не могу без неё жить! О Жанна, почему же ты меня не любишь? - И опять пошёл выкрикивать какие-то совсем уж бессвязные и бессмысленные слова, однако с таким воодушевлением, что доны вконец ошалели, и каждый из них решил про себя ни за что больше ни с каким вопросом к Зурите не обращаться. Дон Зурита тем временем, повыв еще минут пять и для убедитель-ности пару раз тяпнувшись головой о стену, снова замолчал и изобразил на своём лице выражение безысходной скорби.

Но тут, к великой радости донов, дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился почтенный Гильермо с увесистой сумкой еды.

Доны встретили его радостными воплями. Михаэль с Антонио тут не вскочили c мест и через несколько секунд притащили на прихожей бурдюк, внушительный вид которого привёл Гильерю в восторг.

Не теряя времени даром, достойные мужи достали кубки, разложили на столе еду и приступили к трапезе. Дон Алканьо начал наполнять кубки, и тут неожиданно дон Куролессио решительно заявил, что пить он не будет. Все доны нарядно удивились такому высказыванию и принялись всячески увещевать дона Куролессио, но тот непреклонно стоял на своём и вдобавок наотрез отказался чем-либо мотивировать своё решение, произнося лишь время от времени слово "хватит!".

- Ну ладно, - сказал наконец дон Алканьо, устав от долгих бесплодных уговоров. - Бог с Вами, дон Куролессио! Вообще-то мы вас понимаем: всё-таки у вас ведь язва желудка, больная пе-чень, геморрой в сифилис в придачу, так что вам, пожалуй, действительно но стоит пить! А мы уж слегка употребим за ваше здоровье, вы не возражаете?

Дон Куролессио прослушал всю эту тираду в угрюмом молчании. Только при слове "сифилис" он недовольно засопел, но и тут промолчал. Остальные доны звонко чокнулись кубками, выпили и начали закусывать, кряхтя от удовольствия. Куролессио, впрочем, в отличие от вина, отнюдь на оставил принесённую менестрелем Гильермо снедь без внимания и принял в её уничтожении самое деятельное участие. Было предложено присоединиться к застолью и дону Зурите, но тот в ответ только промычал что-то и отрицательно замотал головой.

Поев и выпив, и обретя в связи с этим добродушно-веселое настроение, дон Алканьо обратился к Гильермо с вопросом:
- А скажите, любезный менестрель, не знаете ли Вы случайно, кто такая Жанна, в которую так страстно и, по-видимому, безответно влюблён наш славный дон Зурита? Интересно, чем она смогла внушить столь сильное чувство человеку, который даже не ест? Нам было бы очень любопытно послушать историю этой трагической любви, и мы с нетерпением ждём вашего рассказа!

- Ну что ж, - слегка откашлявшись, сказал на это менестрель, - могу рассказать, если вы так хотите, однако предупреждаю, что в этой истории нет решительно ничего занимательного, просто несчастный случай. Впрочем, судите сами!

И он начал рассказывать, вдохновенно откинувшись на спинку стула. Его рассказ оказался и впрямь весьма прост, но однако отнюдь не был лишён занимательности и произвёл на наших донов довольно сильное впечатление.

История несчастной страсти дона Зуриты началась с того, что однажды, гуляя по лесу, (что случалось с ним чрезвычайно редко и лишь в моменты особого душевного подъёма), он встретил молоденькую крестьянку, собиравшую ягоды. Увидев её, дон Зурита остановился, как вкопанный, и тупо уставился себе под ноги. Крестьянка церемонно поклонилась ему и спросила, не желает ли он попробовать набранных ею ароматных ягод? Зурита не ответил. Девушка подошла к нему и протянула лукошко, полное почти до краёв. Дон Зурита робко взял одну ягодку, полонил в рот и нелепым взглядом воззрился на незнакомку, мучительно думая, что сказать. Так они стояли друг против друга несколько минут, и наконец Зурита выдавил на себя:

- Как тебя зовут?
- Жанна, - просто ответила девушка.
- Хорошее имя, а главное - редкое, - одобрил Зурита и, не будучи в силах продолжать эту напряженную беседу, внезапно повернулся кругом и опрометью бросился бежать, не разбирая дороги.

Жанна усмехнулась и как ни в чём не бывало стала продолжать наполнять своё лукошко. А дон Зурита в своем замке беспокойно ходил весь день из угла в угол по комнате и грыз ногти. Встреча с Жанной сильно потрясла его. По словам Гильермо, эта девушка не отличалась ни внешностью, ни умом, ни чем-либо ещё, но воспалённая фантазия Зуриты наделила её фантастической красотой и сверхчеловеческим интеллектом. Долго метался бедняга по своей комнате и наконец сел за стол, взял перо, бумагу и настрочил Жанне письмо. В нём он всячески восхвалял её бесчисленные добродетели в просил доставить ему счастье если не увидаться с нею вновь (Зурита считал, что для первого раза этого было бы слишком много), то хотя бы получить от неё в ответ самое скромное послание, хоть пару слов! В эту ночь он так и не заснул, думая о Жанне.

На другой день рано утром дон Зурита сел на коня и выехал из ворот замка. Подъехав к работавшим в поле крестьянам, он осведомился, знают ли они девушку по имени Жанна и, получив утвердительный ответ, достал письмо и вручил одной из женщин, попросив непременно передать его по адресу. Затем он круто развернулся и ускакал со всей быстротой, на которую только был способен его конь, ведший в течение долгих лет столь же аскетический образ жизни, что и его хозяин.

Несколько дней после этого дон Зурита с трепетом ждал ответа и по этой причине вообще ничего но ел, а только пил квас. Но ответа не последовало. Дело в том, что сама Жанна не умела ни читать, ни писать, и к тому жe письмо дона Зуриты было составлено в таких высокопарных и мудрёных выражениях, что ни один деревенский грамотей не понял в нём ни единой фразы. Дон Зурита расценил отсутствие ответа по-своему. Он решил, что является самый гадким уродом, какого только когда-либо производил свет, и в силу этого не может вызывать ни у кого никаких чувств, кроме омерзения. Уяснив это, он тут же настрочил Жанне новое письмо. В нём он писал, что прекрасно сознаёт своё гнусное уродство и понимает, что обречен в связи с этим на жалкое прозябание в течение всей жизни. Hо, однако, ничего о собой не может поделать и умоляет не убивать его презрением, а написать в ответ хоть одно ласковое слово, которое могло бы хоть чуть-чуть скрасить его безрадостное существование. Ведь имеют же, в конце концов, даже самые гнусные уроды право на сострадание и сочувствие!

Деревенские грамотеи вновь долго думали и ломали головы над этим удивительным письмом. Наконец все решили, что дон Зурита сошёл с ума и, кроме того, по-видимому, домогается любви Жанны. Жанна при этом очень перепугалась и хотела было даже бежать из деревни куда глаза глядят, поскольку про дона Зуриту, в силу его странного, уединённого образа жизни, ходила масса зловещих легенд, зачастую ещё более страшных, чем сказки про Синюю Бороду, но её уговорили не торопиться в подождать.

Через некоторое время дон Зурита прислал третье письмо. Расшифровке оно уже не поддавалось вовсе, и даже дон Гильермо не взялся передать благородным донам его содержание. Однако вся деревня утвердилась во мнении, что Зурита окончательно рехнулся, и тут какие-то шутники предложили ему ответить. Эта мысль всем понравилась, и после долгих размышлений и обсуждений несколько грамотеев кое-как нацарапали Зурите oт имени Жанны послание, смысл которого сводился к тому, что eй было очень приятно получать от него письма, и она не возражала бы против того, чтобы он радовал её ими и впредь.

Это письмо произвело на Зуриту потрясающее впечатление! Он воспрянул духом, ожил и воспылал к Жанне страстной любовью, решив, должно быть, что та питает к нему какие-то нежные чувства. Он стал писать ей каждый день, а в иные дни сочинял и по нескольку писем. Отсылал он их прежним способом, тщательно избегая встреч с самим предметом своей любви. Маразма и затейливых словесных оборотов в его посланиях поубавилось, они стали доступней для понимания, и сетования на своё уродство сменились в них страстными уверениями в самой пылкой любви. В этой разновидности словесных упражнений дон Зурита вскоре достиг поразительного совершенства. Он стал писать в удивительных количествах стихи, отличавшиеся бесконечным разнообразием форм выражения одних и тех же мыслей, и отсылал их Жанне, будучи абсолютно уверен в том, что чтение их доставляет ей небывалое удовольствие. Емy стало не хватать бумаги, и он распродал часть своих девственных книг, чтобы купить её в достаточном количестве.

Взамен за всё это ему нужно было лишь время от временя получать в ответ от своей возлюбленной корявое послание, нацарапанное заскорузлой рукой какого-нибудь подслеповатого деревенского писаря, которое Зурита многократно перечитывал со слезами на глазах и затем запирал в массивный несгораемый шкаф как величайшую драгоценность.

Это было время блаженства! Даже уверенность в собственном уродстве в нем на какое-то время поколебалась.

Что же касается Жанны, то письма Зуриты, а тем более его чувства, были ей с самого начала глубоко безразличны, однако они вызвали большой интерес у ее односельчан. Начав отвечать Зурите на первых порах из жалости (чтобы, чего доброго, не помер от тоски или не наложил на себя рук), они постепенно превратили переписку со злополучным доном в отменное развлечение. Их ответы ему от имени Жанны раз от разу становилась всё нахальней, а вскоре они и вовсе перестали стесняться в выражениях. Они откровенно и злобно насмехались в своих письмах над Зуритой, писали всяческие непристойности и насыщали свои депеши всевозможными прибаутками, способными вогнать в краску даже пьяного пирата.

По вечерам односельчане всем мирон собирались где-нибудь на берегу речки и под общий гомерический хохот сочиняли очередное письмо. Все кричали, галдели, каждый старался придумать что-нибудь более хлёсткое, чем другие, а какой-нибудь седой подслеповатый грамотей, далеко высунув язык, ковыряя пальцем в носу и постоянно почёсывая пером за ухом, записывал скачущим почерком все эти измышления на бумаге.

Жанна в этом участвовала редко. Она предпочитала другие развлечения и, кроме того, не отличалась пристрастием в сквернословию.

Дон Зурита от этих посланий был в восторге. По необъяснимой причине он не осознавал, что все они до единого были не более как жестокой насмешкой над ним! Он не замечал непристойностей, которыми изобиловали все эти письма, а если в замечал, то относил их на счёт крестьянского простодушия и недостаточной утончённости характера, в чём, однако не видел ничего дурного и считал его вполне естественным. К тому же многих нецензурных ругательств он не знал вовсе.

Он был убеждён. что Жанна разделяет его чувства, в даже выражения типа "я люблю тебя, мой поросёнок, как прыщ на собственной заднице" считал за лишнее тому подтверждение.

Но время шло, и мало-помалу забава эта всем надоела, кроме, разумеется, дона Зуриты, Более того, он даже набрался храбрости в начал настойчиво приглашать Жанну в гости, что отнюдь не понравилось её многочисленным ухажерам, и они решили прекратить "это свинство".

С этой целью Жанна написала с помощью ухажеров дону Зурите несколько вызывающих писем, в которых обругала его скверными словами и заявила, что терпеть его не может, знать но хочет, и потребовала больше ей не писать, а потом ещё и заявилась к нему в замок в сопровождении дюжего волосатого обожателя и повторила то же caмoe устно.

Обожатель в это время глядел на Зуриту волком и вертел в руках, как соломинку, тяжелый железный прут, якобы служивший ему дорожным посохом. Затем гости удалились, а дон Зурита вновь впал в глубокое отчаяние. Он совершенно замкнулся в себе, сочинил не-сколько мрачных песен, в которых говорилось о его близкой кончине, и начал донимать своего друга Гильермо изложением планов самоубийства, В конце концов этот последний и впрямь решил, что дон Зурита собирается кончать с собой, и отважился на отчаянный шаг: он встретился с Жанной и, проявив удивительное красноречие, ухитрился уговорить её сжалиться над несчастным доном, придти к нему, покаяться в своих словах и признаться, что она его любит.

Гильермо убедил Жанну, что это признание её решительно ни к чему не обязывает и что ничего дурного дон Зурита ни в коем случае по отношению к ней себе не позволит, он даже не рискнёт к ней близко подойти, так что беспокоиться ей не о чем. Для пущей убедительности он подкрепил свою просьбу парой изящных безделушек.

То ли в Жанне в результате разговора с Гильермо заговорила совесть, то ли она решила, что из этой истории можно будет извлечь для себя какую-нибудь выгоду, но она согласилась на предложение достойного менестреля. Она пришла к Зурите и высказала всё, что просил Гильермо. Дон Зурита выслушал её стоя в другом углу комнаты на почтительном расстоянии, и в продолжении жанниного монолога лицо его всё больше мрачнело. Жанна, желая усилить действие своих слов, подошла к нему и попыталась взять его за руку, но дон Зурита увернулся и убежал в другую комнату. После этого Жанне не оставалось ничего, кроме как уйти восвояси.

Дон же Зурнта после этого случая впал в ещё большую меланхолию. Он обвинил Гильермо в надувательстве, в том, что тот считает его, Зуриту идиотом, уговорив Жанну признаться ему в любви, в преступном желании успокоить его недостойными средствами. Далее он сказал, что он, Зурита, весьма умен, прекрасно всё понимает и не нуждается в успокоении, ибо ему гораздо приятнее страдать от неразделённой любви, чем успокоиться, поверив лживым заверениям Жанны, наученной бесстыжим Гильермо. Затем он вышел во двор и начал орать то же самое в пространство изо всех своих си. Орал он долго и настолько громко, что завыли собаки в соседней деревне, а потом ушёл к себе в комнату, заперся там и не показывался неделю.

В состоянии такой мрачной депрессии он остался, по словам Гильермо, и по cей день. Мыслей о самоубийстве он не оставил, сделался на удивление угрюмым и мрачным и, кроме этого, приобрел манеру давать выход своей тоске посредством бессвязных воплей, чему свидетелями недавно были благородные доны.

- Это ещё ерунда, вы бы послушали, как он орёт во сне! - закончил свой рассказ менестрель.

Благородные доны некоторое время помолчали, а затем дон Антонио оказал!
- Да, грустная история.
- Даже не знаю, что и посоветовать бедному дону Зурите, - поддержал сеньор Михаэль. - Вообще-то надо было её поиметь, раз уж сама заявилась. В таких случаях надо всегда иметь, - обратился он к дону Зурите. Тот промолчал.
- Да, дела! - сказал дон Алканьо и вновь наполнил кубки.

Доны выпили, закусили, и Гильермо взял гитару. Слегка подстроив её, он ударял по струнам к запел. Играл он, надо отдать ему должное, весьма неплохо. Его пальцы бегали по грифу с удивитель-ной быстротой и ловкостью, и гитара в его руках издавала иной раз совершенно удивительные звуки. Пел он тоже довольно хорошо, чистым, высоким и звонким голосом, и его пение очень всем понравилось.

Как только Гильермо отложил гитару, чтобы принять очередной кубок, дон Куролессио немедленно высказал ему это вслух. Менестрель был очень польщён, на радостях тут же выпил ещё полкубка, а потом с застенчивой улыбкой на лице об-ратился к донам:
- Позвольте узнать, о благородные рыцари, далеко ли лежит ваш путь?
- В Астурию, - ответил дон Алканьо.
- 0-о-о!! - уважительно протянул Гильермо и продолжал:
- В таком случае вам предстоит долгий и нелёгкий путь через всю нашу страну, и в связи с этим у меня будет к вам одна скромная просьба; где ни доведётся вам проезжать или останавливаться, рассказывайте, пожалуйста, обо мне! Расскажите, что есть-де такой музыкант - дон Эрнесто Гильермо де Сан-Фернандо де лос Панчос, известный более под именем менестреля Гильермо, который немного умеет петь и играть на гитаре и мечтает создать свою группу бродячих артистов, готовых принести весь свой талант на алтарь служения высокому искусству. Быть может, кто-нибудь заинтересуется этим, и я смогу, наконец, найти себе компаньонов. Очень прошу, окажите мне такую любезность - сделайте это!

- А поехали вместе с нами! , - предложил вдруг сеньор Михаэль. - Сами тогда всем про себя и расскажите, да заодно и нам будет веселей. Так что, если желаете - милости просим составить нам компанию!
- На знаю… надо подумать… - растерялся Гильермо.
- А чего тут думать? Поехали, да и всё, - возразил Михаэль и неожиданно для себя, видимо, под действием потреблённого вина, вдруг ляпнул:
- А когда приедем в Астурию, я уступлю вам одну из моих знакомых благородных сеньорит. Уверяю вас - великолепная девушка, не пожалеете!

Дон Алканьо при этих словах уставился на него с видом чрезвычайного удивления.

- Да нет, не стоит, - ещё более растеряно забормотал Гильермо. - Я не знаю… как это… ведь я же урод… - и умолк.
- Какой вы урод? - вновь резко возразил сеньор Михаэль. - Вы первый красавец во всей Кастилии, клянусь святой Маргаритой! Поехали с нами, не надо так долго думать, это вредно!

- Правильно" - подал реплику дон Зурита" - он верно говорит! Гильермо, ты - красавец, урод - это я!

- Нет, это неправда, - попробовал возразить Гильермо, но Михаэль перебил его:
- Ну так как же, едите или нет?
- Ладно, еду, - решился Гильермо.
- Вот и прекрасно, - обрадовался Михаэль. - Давайте по этому поводу выпьем!

Это было, разумеется, тут же проделано, а затем вновь началось пение. Гильермо играл, пел, а остальные, кроме Зуриты, во весь голос ему подпевали. Все до того вошли в азарт, что дон Антонио, улучив момент, даже схватил гитару и сам попытался что-то сыграть, невзирая на абсолютное отсутствие слуха и хотя бы элементарного представления об игре на каком-либо музыкальном инструменте. К счастью, он сам вскоре заметил, что у него ничего не выходит, да и друзья его постарались пресечь его потуги. Гитару у него забрали, и после этого дон Антонио больше не пел, а только ругался вполголоса и пил вино.

В разгар всеобщего веселья дон Куролессио внезапно встал и сообщил, что за сегодняшний день он изрядно притомился, и поэтому отправляется спать. Пожелав всем спокойной ночи, он вышел из комнаты. Дон Зурита почему-то последовал вслед за ним. После этого доны прекратили петь и переключились на светскую беседу, основной темой которой стало скверное поведение и дурной нрав дона Куролессио, Так, за разговором, попивая потихоньку вино, они просидели часа два и уже собирались тоже ложиться спать, как вдруг из-за стены раздался грохот и какие-то странные вопли.

Выбежав за дверь, доны увидели в соседней комнате следующую картину: вокруг столов и стульев, размахивая длинным ржавым мечом, бегал дон Зурита, за ним в одном исподнем белье гонялся дон Куролессио, тоже с мечом. Оба орали что-то бессвязное.

Вдруг Куролессио поскользнулся в рухнул на пол. Видя это, дон Зурита остановился и принял горделивую позу:

- Прощай, Жанна! - диким голосом крикнул он и поднёс лезвие меча в горлу.
Но тут дон Алканьо с силой швырнул в него стул. Зурита шарахнулся в сторону, чтобы увернуться от стула, тот пролетел мимо, и в этот момент успевший вскочить на ноги Куролессио ринулся на Зуриту и взмахнул мечом. Раздался лязг железа - и меч Зуряты со звоном полетел в угол комнаты. Обезоружив Зуриту, Куролессио тут же повалил его на пол и заломил руки за спину, а подоспевшие доны крепко связали его по рукам и ногам, потом подтащили к кровати и бросили на неё.

Зурита судорожно дёрнулся пару раз, но убедившись, что верёвок ему не порвать, затих.

Как оказалось, произошло следующее: дон Куролессио проследовал в указанную ему Зуритой маленькую комнатку на втором этаже, разделся и лег спать, За стеной некоторое время возился Зурита, затеи наступала тишина. Куролессио заснул, но внезапно его сон был прерван диким воплем:

- Жанна!! Жанна!!! - орал Зурита,

Доны внизу не могли слышать этих воплей, но между двумя комнатами была очень тонкая стена, и Куролессио слышал их прекрасно. Вскочив с кровати и схватив на всякий случай меч, он вбежал в соседнюю комнату. Зурита с мечом в руке стоял посреди нее. В момент появления славного дона он поднёс лезвие к горлу, но Куролессио молниеносным движением схватил левой рукой с бронзовой подставки, стоящей у входа тяжёлый канделябр и метнул в Зуриту. Тот увернулся от броска. Куролессио кинулся на него, пытаясь обезоружить, но Зурите удалось вновь увернуться в проскользнуть в дверь. С грохотом скатился он вниз, а Куролессио - за ним. Двое донов оказались в комнате нижнего этажа, где их крики привлекли наконец внимание остальных.

Это происшествие очень взбудоражило донов. Они вернулись в свою комнату, уселись за стол и начали снова пить вино в с жаром обсуждать происшедшее. Даже Куролессио не удержался и выпил пару кубков. Доны принялись наперебой предлагать различные вариант исцеления Зуриты от несчастной любви, но к единому мнению так и не пришли.

В конце концов выпитое вино возымело свое действие. Мысли донов стали путаться, языки заплетаться, и они сочли за лучше пожелать друг другу спокойной ночи, разойтись по комнатам и лечь спать.

Так окончился второй день путешествия.

Наутро благородные доны слегка перекусили остатками еды, принесённой накануне менестрелем Гильермо, выпили на дорогу по кубку вина и отправились продолжать странствия. Предварительно они развязали дона Зуриту, заручившись его честным словом, что он больше на будет пытаться покончить с собой, однако меч его на всякий случай всё же забрали и вручили достойному Гильермо, Дон Зурита против этого не возражал и только угрюмо глядел в пол. Благородные доны попрощались с ним, поблагодарили за гостеприимство, дон Алканьо напоследок что-то доверительно шепнул ему на ухо, и славные рыцари покинули замок.

Проехав обширное поле, а за ним редкий низкорослый лесок, доны выехали на большую дорогу и резво поскакала по ней, вздымая тучи пыли. Примерло часа через три езды они увидели впереди рядом с дорогой здание таверны в решили зайти туда, тем более, что Гильермо признался, что имеет при себе некоторую сумму денег. Остановившись у таверны и привязав к специальному столбику коней, доны вошли внутрь, захватив с собой недопитый бурдюк.

Довольно большое помещение было почти пусто, только в углу за столом сидели три человека. Один - рыжебородый, сурового вида рыцарь в дорогих доспехах, заметно потёртых и поцарапанных, но украшенных чеканкой и золотыми медальонами, другой - высокий и очень худой молодой человек с длинными прямыми светлыми волосами до плеч, одетый в запыленный бархатный кафтан с остатками золотого шитья, а третий - невысокий полный человек с добродушным упитанным лицом с черной окладистой бородой, облаченный в какую-то совершенно необычную одежду, подпоясанную разноцветным шнурком. На столе у них стоял большой кувшин вина и солидных размеров блюдо, полное обглоданных костей.

Рыжебородый с худым блондином о чем-то вполголоса разговаривали, а толстяк, сложив руки на животе,
смотрел куда-то прямо перед собой.

Доны уселись за стол, положив бурдюк рядом.
Откуда-то появился неопрятного вида еврей, хозяин заведения
- Хотим поросёнка жареного - завидя его, крикнул Гильермо.
- С хреном! - добавил Алканьо и пояснил:
- Неизвестно, что здесь за жратва, а с хреном всё, что угодно, съешь!

Еврей убежал куда-то, с полчаса его не было, и за это время доны успели пропустить по паре кубков вина. Наконец хозяин появился, таща на большом блюде средних размеров жареного поросенка, густо обложенного всевозможной зеленью. Поставив блюдо на стол, хозяин извлёк из-за пазухи увесистую банку хрена, поставил рядом с блюдом я удалился.

Доны приступили к трапезе. Вновь был откупорен бурдюк, и вместе с вином и хреном поросёнок был уничтожен с удивительной быстротой. После этого доны собралась было немного посидеть молча и отдохнуть, но тут к их столу подсел рыжебородый рыцарь.

- Почтенные доны, - сказал он, и доны уловили в его речи какой-то чуть заметный иноземный акцент, - я вижу, у вас гитара. Не могли бы вы оказать нам любезность и сыграть на ней что-либо, поскольку я в мои товарищи очень любим музыку и хотели бы что-нибудь послушать?

Ничего не говоря в ответ, Гильермо взял гитару, ударил по стругам и запел. Исполнил он, надо полагать, одну из лучших своих песен, она очень понравилась донам, но ещё больше - рыжебородому.

- Великолепно! - воскликнул он. - Вы настоящий виртуоз, благородный дон! Я восхищён! Впрочем, позвольте представиться: Генрих, германский принц. Милости прошу за наш стол!

Доны пересели, и принц Генрих представил остальных:
- Вот это, - он указал на худого блондина, - французский дворянин шевалье Поль де Богдан, а это - путешественник из далёкой России, торговый человек Алексей Рогожин. Мы рады приветствовать вас, благородные доны!

Доны в ответ также представились, после чего Генрих предложил отведать своего вина, которого ещё немного осталось в кувшине. Все согласились, а после этого доны в ответ предложили своим новым знакомым заняться бурдюком. Был вызван хозяин, приволок ещё одного поросенка, и начался пир, только Куролессио опять не стал пить вино, объяснив это тем, что не хочет.

После нескольких кубков дон Алканьо спросил, чтобы начать разговор:
- Скажите, принц, как, однако, вам довелось здесь очутиться, и как вообще вы встретились, все такие разные люди, даже из разных стран? Beроятно, вас свело вместо какое-нибудь необычное обстоятельство?

- Да нет, ничего особенного, - ответил принц Генрих. - Просто меня хотели женить, а я воспротивился. Видели бы вы ту принцессу, которую мне сосватали мои любимые родители! Уродина, каких свет не производил, страшнее смертного греха, да вдобавок ещё и абсолютная дура. Папочке с мамочкой надо делать свою политику, а я должен почему-то для этого жертвовать своими лучшими годами. Дудки! Младшему брату, пьянице и скверному развратнику, по крайней мере, подыскали приличную невесту, а мне, наследнику престола - что? Нет уж, не на такого напали! Вот я и удрал из дома и отправился скитаться пo разным странам. Пускай они теперь мена поищут, может быть, дурь у них пройдёт! А то ишь чего придумали!

- А эти доны? - поинтересовался Алканьо, указывая на двух других.

- А это тоже интересные люди, - ответил Генрих. - Поль де Богдан вообще путешествует просто так. Он не любит сидеть дома, а предпочитает бродить по всевозможным местам, главный образом питейным. У себя на родине он уже обошёл все таверны и пивные, а теперь перебрался сюда. Кста-ти, заодно он в своих странствиях любит собирать бабочек и разных прочих насекомых.

Алексей же Рогожин приехал пo торговым делам. Говорит, что его послал сам царь. Это очень богатый купец, торгует солью, мехами и мёдом. Он yжe объездил почти всю Европу, всё выясняет, где на чем можно выгодно нажиться. Впрочем, честно говоря, своим делом он занимается не больше нас, а всё ходит по кабакам и пьянствует. Он, между прочим, хотя и довольно скверно говорит по-испански, но понимает почти всё и знает названия всех напитков. А встретилась мы случайно, вот примерно в такой же таверне. Taм ещё произошёл небольшой инцидент: пришлось погонять одних подлых евреев. Мы выступили тогда очень дружно, и тем самым произвели друг на друга весьма благоприятное впечатление. С тех пор и путешествуем вместе, тем более, что интересы, как оказалось, у нас общие - и он залпом осушил увесистый кубок.

Благородные доны посмотрели на него с явным уважением. Затем они немного посидели, выпили, доели поросенка, шевалье Поль де Богдан рассказал пару забавных французских анекдотов, очень повеселивших компанию, Гильермо спел несколько песен, и, наконец всe собрались уходить. Генрих позвал хозяина и спросил, сколько тому причитается. Тот, не задумываясь, потребовал 10 золотых.

- Что-о-о?!! - взревел Генрих, - да ты в своём ли уме, убогий еврей? Как ты смеешь так нахально требовать столько денег с благородных донов! Да вся твоя гнилая нора не стоит десяти золотых! Воистину наглость вашего племени безгранична! Вот тебе 2 золотых, и молись всем своим поганым богам, чтобы никогда больше со мной не встретиться, не то тебе придётся проклясть тот день,
когда ты появился на свет! - И он метнул монеты в физиономию хозяина. Тот ухитрился изумительно ловко поймать их и, непрерывно кланяясь, задним ходом уполз в свою каморку.

Благородные доны встали и вышли на улицу.
- Так, - сказал Генрих, - а позвольте-ка узнать, каковы дальнейшие планы благородных донов?

Доны пожали плечами, но тут вдруг дон Алканьо неожиданно заявил:

- По-моему, я знаю тут неподалёку одно очень уютное местечко. Комфорта там, правда, особого нет, зато есть очень милые и веселые благородные сеньориты, которые будут нам очень рады.
- У, блин! - сказал дон Антонио, очевидно, не одобряя предложение приятеля. Но на его реплику никто не обратил внимания. Алексей Рогожин приосанился и начал разглаживать свою пышную бороду. Шевалье Поль де Богдан принялся лихорадочно потирать руки, а сеньор Михаэль неестественным голосом закричал! "Едем!" - и глаза его алчно заблестели.

- Надо достать вина, - предложил Генрих.
- Вина и так полно, - успокоил его Михаэль, указывая на бурдюки. Генрих в знак согласия кивнул.

- Так что же, едем? - спросил дон Алканьо. - Едем!!! - хором ответили остальные. Только дон Антонио промолчал, но отказаться не решился.

Компания вскочила на лошадей и поскакала в сторону, указанную доном Алканьо. Сеньор Михаэль пристроился сбоку к дону Антонио.

- А что, дон Антонио, - крикнул он, - надеюось, сегодня-то вам удастся преуспеть на женском фронте?

Антонио промолчал, а сеньор Михаэль продолжал, как будто ему было не всё равно, как поведёт себя дон Антонио по отношению к дамам.

- Удивляюсь я вам, дон Антонио! Очень странно вы общаетесь м дамами. С ними надо просто: пришёл, увидел, поимел, и никаких разговоров! Женщины - они все такие: только и мечтают, чтобы ими овладели. Вот я, например. Да нет такой бабы, которую я не поимел бы, самое большое, через час после знакомства! Лишь бы мне только выпить перед этим побольше.

- Это верно, - заметил подъехавший с другой стороны дон Алканьо. - Советую вам, дон, прислушаться к словам нашего почтенного друга! А то вы просто нас компрометируете. Помните, год назад вы пробыла целых пятнадцать минут наедине с графиней Лауренсией в коридоре замка её двоюродного брата, и так ничего и не сумели сделать? Это же уму непостижимо! Графиня после этого очень обиделась и ни за что ни про что обозвала всех нас шайкой импотентов. Скоро с вами нельзя будет показаться ни в одном приличном обществе.

- Совершенно справедливо, - подал реплику менестрель Гильермо. - Уж на что я урод, но тем ни менее…

Но тут дон Антонио, не выдержав такого напора, скверно выругался, пришпорил коня и стремительно ускакал далеко вперёд. Адканьо с Михаэлем недоумённо переглянулись и пожали плечами.

В сосредоточенном молчании доны проехали примерно с полчаса, и вдруг увидели резво скачущего по направлению к ним всадника, в котором, когда он подъехал достаточно близко, с величайшим удивлением признали дона Зуриту.

- Приветствую вас, благородные доны! - бодрым голосом крикнул Зурита. - Разрешите присоединиться к вашей почтенной компании?

Позволение тут же было дано, и Зурита въехал внутрь кавалькады.
- Поздравьте меня! - радостно объявил он. - Я освободился от тяготевшего надо мной проклятья: разлюбил Жанну!
- Слава Богу!!! - хором воскликнули дон Антонио, дон Алканьо, дон Куролессио и сеньор Михаэль. Остальные посмотрела на Зуриту е выражением изрядного недоумения.

- Да, благородные доны, - продолжая Зурита, -я теперь чувствую себя заново родившимся! Я нашёл себе новую возлюбленную, которая столь же неизмеримо прекрасней Жанны, сколь сверкающий бриллиант прекрасней куска обыкновенного угля! О донна Лаура, чистая, душистая, прекрасная, символ неземной красоты и абсолютной добродетели! Как я счастлив, что встретил её! Сегодня же я напишу ей письмо!

- Да, всё начинается сначала, - уныло произ-нёс сеньор Михаэль. Остальные сочувственно покачали головами, а дон Алканьо высказался по этому поводу хотя в тихо, но весьма категорично: "Гнусный дурак!" Затем вместе о доном Куролессио он изложил Генриху, де Богдану и Рогожину историю дона Зуриты, и те, выслушав её с больниц вниманием, от души пожалела несчастного и высказали ему свои искренние соболезнования. Но дон Зурита пропустил их мимо ушей. Он был весел, счастлив и поглощён мыслями о новом предмете своего обожания. Мир казался ему светлым в прекрасным, а жизнь - полной счастья и радостных неожиданностей. Дон Зурита вновь был наверху блаженства и не желал воспринимать ничего, что не соответствовало бы его мыслям в его восторженному настроению. Впрочем, способность трезво смотреть на вещи никогда не была его характерной чертой, хотя он и не выпил за всю свою жизнь ни грамма алкоголя.

Проехав еще немного, доны увидела впереди большой замок из серого камня. Он имел сильно запущенный в потрёпанный вид. Очевидно, ему пришлось выдержать не один вражеский набег, и к тому же неумолимое время тоже не пощадило его. Проехав по утратившему способность подниматься мосту через густо заросший бурьяном ров, доны подъехали к покосившимся воротам, обитым ржавым железом. Дон Алканьо трижды протрубил в рог. Прошло несколько минут, после чего массивные ворота заскрипели и открылась. Доны въехали внутрь и очутились в маленьком уютном дворике.

Откуда-то раздался пронзительный крик: "Эй, сеньориты, сюда!" Дверь замка распахнулась, и во двор выбежали восемь благородных сеньорит. Одеты они были в платья каких-то невиданных фасонов, но сшитые, однако, из дорогих материалов и украшенные жемчугом, золотой вышивкой и прочими драгоценностями. Были среда них высокие в низенькие, худые в весьма упитанные, брюнетки и блондинки - словом, на все вкусы. С радостными криками они обступили благородных донов, буквально стащили их с лошадей и, взявши под руки, поволокли в замок.

Там их провели в большую залу, посреди которой стоял внушительных размеров стол, обильно заставленный тарелками с объедками и множеством пустых и почти пустых бутылок. Сеньориты в мгновение ока смахнули всё это со стола, усадили за него донов, наставили на стол множество кубков, полных бутылок и блюд с разнообразной едой и уселись сами, каждая - между двух донов.

Затем, после недолгой процедуры официального знакомства, сеньориты разлили по кубкам вино, дон Алканьо бодро крикнул: "Поехали!" - и пиршество началось.

Доны резво поглощали вино, не обходя вниманием и закуски, не отставали от них в сеньориты: раздавалось смачное чавканье, нечленораздельные восклицания и отрывистые одобрительные крики. Только дон Зурита на к чему не притрагивался в сидел неподвижно, уставившись застывшим взглядом в пол. Через некоторое время такое эксцентричное его поведение привлекло внимание благородных сеньорит. Они принялись наперебой уговаривать Зуриту выпить кубок вина, что, естественно, ни к чему не привело. Сильно заинтригованные сеньориты начали наперебой выяснять причину неприятия доном Зуритой спиртного, но тот ответствовал им абсолютный молчанием.

Тогда сеньориты попытались узнать, почему Зурита не только не пьёт, но и не ест, и задумали даже силой запихнуть ему в рот несколько жирных кусков, однако опять же безуспешно. После этого интерес дам к дону Зурите достиг наивысшей точки. Они столпилась вокруг него, стали дёргать за волосы, за уши, тыкать пальцами под рёбра, щекотать и всяческими иными способами тормошить, пытаясь заставать его хотя бы поднять глаза от пола, но и тут их постигла неудача! Зурита стойко отбивался, не меняя положения головы, и лишь вполголоса мычал. Наконец дон Алканьо зычно крикнул: "Прекратить!" - и дамы, которым самим уже порядком надоело это развлечение, оставили, наконец, Зуриту в покое.

Трапеза возобновилась, и через некоторое время благородные доны изрядно захмелели, дон Куролессио, откинувшись на спинку стула, тупо уставился в противоположную стену и время от времени произносил по-английски одну только фразу: "I'm sorry, but I don't understand!" - это было, видимо, всё, что он знал по-английски. Дон Антонио мутным взглядом скользил по сидящим напротив дамам и нелепо улыбался, барабаня зачем-то при этом пальцами пo столу. Рогожин сосредоточенно копался руками в остатках жареного гуся, а принц Генрих, утвердившись на стуле поудобнее и обняв одной рукой за талию соседнюю даму, начал рассказывать следующую историю.

- Представляете, сегодня утром, когда мы ехали в ту харчевню, где встретились с вами, - он повел головой в сторону дона Антонио, - я встретил - кого бы вы думали? - моего старого гувернёра и воспитателя! Нет, вы только подумайте: Бог знает где, ни с того, ни с сего встретить такого мерзавца! Он ещё давным-давно постоянно доносил моим родителям, когда я обследовал винный погреб или проводил ночку-другую у какой-нибудь подружки. За это я его несколько раз лупил отцовским посохом по хребту, а ему - как с гуся вода! 3най себе продолжал шпионить в пакостить! И вот теперь родители послали его разыскивать меня по всему свету, чтобы вернуть домой. И надо же - на большой дороге сталкиваюсь с ним нос к носу! Нет, по-моему, это просто невероятно!

Благородные доны согласно покивали головами в знак того, что случай этот и впрямь по меньшей мере удивительный, а дон Антонио осипшим голосом поинтересовался:
- Ну и что?

- А ничего, - ответствовал Генрих - Я предупредил его, что страна тут чужая, народ незнакомый. Коли что случится - его и искать не будут, так что лучше бы ему подобру-поздорову ехать себе, куда глаза глядят, и дурью не мучиться, А я уж сам решу, когда мне вернуться домой, и вернуться ли вообще. Heт, представляете - такой мерзавец, ещё с детства шпионил, и тут на большой дороге встретился!

- Надо было просто сказать ему: "Иди домой!", - посоветовал дон Алканьо.
- Да я так и сказал, - ответит Генрих. - И ещё сказал, что если ещё раз встречу - хребет переломаю! Надоел уже, старый пёс! - И он мощно хряснул кулаком но столу так, что кубки и тарелки слегка подпрыгнули в воздух.
- I'm sorry, but I don't understand! - заявил дон Куролессио.

На несколько секунд воцарилось молчание. Дон Аитонио вознамерился было что-то сказать, но в этот момент в комнату вошла служанка. Подойдя к одной из сеньорит, она что-то сообщила ей на ухо и собралась уходить, но тут её заметил Куролессио.
- Ах, так ты ещё здесь?! - неожиданно заорал он отчаянным голосом, и вслед за этим разразился отвратительной площадной бранью,

Служанка стремглав вылетела из комнаты, а сеньориты подбежали к благородному дону и стали его успокаивать, а заодно и уговаривать пойти и лечь спать. Но дон возражал. Невзирая на уговоры, он продолжал материться на чем свет стоит, а потом вдруг встал я объявил, что идёт гулять. Ему не препятствовали, он нетвёрдой походкой подошёл к двери, и после нескольких неудачных попыток выбрался наружу.

Тем временем менестрель Гильермо подобрался к гитаре, схватил её и лихо вдарил по струнам. Гитара жалобно зазвенела. Гильермо немного покру-тил на ней колки в запел какую-то залихватскую песню. Все одобрительно заголосили и пустилась в пляс, предварительно задув все свечи, кроме одной. Только дон Антонио не принял участия в плясках, а начал свирепо орать дурным голосом, пы-таясь подпевать Гильермо, нимало не заботясь, однако о соблюдении мотива. Впрочем, на него никто не обратил внимания.

Гильермо допел свою песню до конца и начал другую. От компании танцующих откололся принц Генрих. Он подошёл к столу, налил себе кубок, выпил его залпом и сел рядом с доном Антонио.

- А вы знаете, дон Антонио, - сказал он, - какая необычайная история произошла со мной сегодня утром? - И, не дожидаясь ответа, поведал дону Антонио про свою неожиданную встречу со старым шпионом-наставником. Дон Антонио внимательно выслушал этот рассказ и согласился с тем, что он весьма интересен и необычен, после чего они с Генрихом выпили ещё по кубку вина, и Генрих отправился кому-то ещё рассказывать про своё удивительное приключение.

Тем временем менестрель Гильермо продолжал петь, но пляски потихоньку прекратились. Люди в одиночку и группами подходили к столу, что-нибудь наливали или съедали - и удалялись, а на смену им подходили другие. Несколько пар скрылось в соседних комнатах, а оставшиеся в конце концов сгруппировались вокруг шевалье де Богдана, который стал рассказывать какую-то длинную поэму, переведённую, видимо, им с французского, про любовные похождения некого Эжена, чрезвычайно смешную, но изобиловавшую непристойными словами и описаниями всяких неприличных сцен. Но никого, впрочем, это не смущало, и доны с сеньоритами от души хохотали так, что пламя единственной свечи металось и трепетало, а посуда на столе тихонько позвякивала.

Наконец поэма была рассказана до конца, за что шевалье де Богдан был награждён бурными аплодисментами. Незадолго перед этим в дверях комнаты появился Генрих, внимательно прослушал заключительные строки поэмы, после чего изрёк:
- Да, здорово, но, однако, со мной вышло интереснее. Представляете, я сегодня... - и он тут же рассказал удивительную историю про встречу с негодяем-гувернёром. Затем подошёл в столу, залпом выпил кубок в ушёл. После этого со своего места встал дон Антонио и проделал в точности то не самое.

Оставшиеся некоторое время сидели молча, затем Гильермо предложил пойти прогуляться по свежему воздуху и все согласились, вследствие чего немедленно повставали со своих мест и, держась друг за друга, выбрались наружу.

Некоторое время комната пустовала, но вот в дверях вновь возник человек. Это был дон Куролессио. Он очень стремился в комнату, но ему никак не удавалось так направить свое тело, чтобы проскочить в дверной проём. Он тупо ударялся о косяки, горячился и ругался самым скверним образом. Наконец он всё же ухитрился проскользнуть внутрь и, дойдя до середины комнаты, изнурённый долгой борьбой с дверью, уселся прямо на пол и собрался спать.

Но тут в дверях появились принц Генрих и Алексей Рогожин. Мирно о чём-то беседуя, они вошли внутрь и остановились рядом с доном Куролессио. Рогожин осмотрелся по сторонам, погладил бороду, сказал что-то непонятное, должно быть, по-русски, и вдруг, ни с того ни с сего стукнул Генриха кулаком по физиономии. Тот пожал плечами и резко толкнул купца ладонью в грудь. Рогожин, как деревянный, рухнул на пол и тут же захрапел во всю мочь.

Генрих сел на пол рядом с Куролессио.
- Некультурный человек, - сказал он, указав пальцем на Рогожина.
- Угу, - промычал в ответ Куролессио.

После этого Генрих на всякий случай ещё раз рассказал ему про свою встречу с подлым наставником, в ответ на что Куролессио затряс головой и забормотал какие-то бессвязные ругательства.

В этот момент в комнате появился шевалье де Богдан, Он тоже сел на пол рядом с двумя достойными рыцарями в достал из-за пазухи пузатую бутылку вина. Все втроём мигом опорожнили её прямо из горлышка и, яростно отплёвываясь и матерясь, принялись играть в кости. Принц Генрих при этом почему-то всё время во весь голос выкрикивал грязные ругательства по адресу сеньора Михаэля, давно и успешно уединившегося в отдельной комнате с кем-то из сеньорит, и вскоре пo его примеру столь же скверные слова начали орать и остальные, видимо, полагая, что Михаэль их слышит и даже более того - находит для себя обидными.

Но вскоре, однако, славные игроки растеряли все свои игральные кости до единой. Это было неприятно, и они начали искать их, ползая по полу на четвереньках. К этому моменту догорела последняя свеча, и поиски пришлось вести в кромешной тьме. Некоторое время доны ползали так по полу, сталкиваясь лбами и громко проклиная козни дьявола, а затем их всех одолела усталость, они повали-лись на пол и моментально уснули.

Наступила тишина, только где-то, в далёком конце замка чуть слышно поскрипывала какая-то старая и расшатанная кровать, да кое-где раздавались во тьме тяжкие вздохи и нечленораздельное бормотание.

Так успешно завершился третий день беспримерных странствий благородных донов.

На другой день рано утром, сдержанно простившись с гостеприимными хозяйками замка, наши славные путешественники отбыли восвояси навстречу новым приключениям. Перед этим долго не могли найти дона Алканьо, а когда наконец нашли, то вынуждены была еще долго доказывать ему, что он отнюдь не дома и что не следует злоупотреблять и без того щедрым гостеприимством благородных сеньорит. Дон Алканьо в ответ на эти увещевание только ругался нецензурно и требовал, чтобы ему позволили спокойно помереть. Наконец, однако, он поддался настойчивым уговорам, сполз с кровати на пол и начал ползать на четвереньках по всему замку, собирая разбросанные части доспехов.

Тем временем пробудившийся Алексей Рогожин заявил, что вынужден срочно отправиться в Гранаду по торговым делам, и поэтому не может составить благородный донам компанию в их дальнейших странствиях, хотя и очень сожалеет об этом. Впрочем, оказал он, в Гранаде он рассчитывает пробыть достаточно долго, так что, случись славный донам оказаться там, они наверняка смогут отыскать его в каком-нибудь кабаке, чему он, Рогожин, будет чрезвычайно рад. При этих словах он достал со два одного из своих необъятных карманов небольшую железную флягу, наполненную какой-то бесцветной, нo сильно пахучей жидкостью и преподнёс её сеньору Михаэлю.

Тот поинтересовался, что это такое, и добрый купец ответил, что сия жидкость - любимый напиток самого русского царя, намного превосходящий любые испанские вина по всем статьям, и что донам он должен непременно очень понравиться. Сказал он донам и название этой божественной жидкости, но его никто не запомнил. Зато доны тут же попробовала немножко из фляги и пришли к выводу, что это действительно чудесное питьё, и что даже их любимая кастильская водка не идёт с этим напитком ни в какое сравнение. Только Генрих заявил, что у себя в Германии он пил когда-то что-то ещё более замечательное, но ему никто не поверил.

Доны в благодарность душевно расцеловались с Алексеем Рогожиным, и тот со слезами умиления на глазах вскочил на своего гнедого мерина в ускакал восвояси.

Через некоторое время благородные доны тоже выехали за ворота замка, где так мило провели вечер накануне. Благородные сеньориты вышли провожать их на крыльцо и долго махали вслед цветными платками. Только Поля до Богдана так и не удалось разбудить, и пришлось оставить его в замке к нескрываемому удовольствию хозяек.

Доны же, пришпорив коней, вскоре ускакали довольно далеко, так что замок едва виднелся вда-ли у самого горизонта, в тут дон Куролессио остановился. Остальные тоже остановились, и храбрый дон объявил им, что ввиду важных и неотложных дел он вынужден вернуться домой в не может продолжать странствовать далее. Все сильно подивились такому решению и начали с жаром уговаривать дона Куролессио не поступать так опрометчиво, но тот упрямо стоял на своём, по обыкновению ничем не мотивируя своё намерение, а лишь твердил, что к исходу следующего дня ему надо обязательно быть дома.

Так донам и не удалось уговорить его остаться с ними, и Куролессио, сердечно обнявшись на прощание со всеми, ускакал прочь. Перед этим он по-рылся в карманах, выгреб оттуда несколько мелких монет в протянул их дону Алканьо,
- На, может, пригодятся, - сказал он, а затем стал уверять донов в том, что ему очень не хочется их покидать, и что когда-нибудь, в лучшие времена, он с удовольствием совершит с ними путешествие хоть на край света. Закончил он свой длинный монолог пламенным заверением в самой искренней и вечной дружбе и после этого наконец отбыл.

Доны продолжали свой путь в таком составе: доя Алканьо, дон Антонио, сеньор Михаэль, принц Генрих, менестрель Гильермо и дон Зурата, замыкающий кавалькаду в ухитрявшийся всё время что-то тренькать на своей гитаре даже на скаку. Их дорога шла по голой холмистой равнине, а затем вдали вновь показался лес.

И вдруг доны увидели, что из леса выехали пять всадников а поскакали им навстречу. Вскоре путешественники уже могли различить, что эти всадники были одеты в новые сверкающие доспехи, а передний держал в руке длинное копьё, на конце которого развевались разноцветные ленты в вымпел с родовым гербом их повелителя - герцога Оливареса. Доны в нерешительности остановились.

Люди герцога подскакали к ним и тоже резко остановили коней. Двое из них переглянулись, и один сказал другому: "Да, это тот самый!" - после че-го эти двое подъехали с двух сторон к менестрелю Гильермо и, прежде чем кто-либо из донов успел что-нибудь сообразить, проделали следующее: один из них накинул на Гильермо прочный кожаный аркан и резким движением затянул его, намертво прижав руки менестреля к туловищу, а второй - такую же петлю набросил злосчастному музыканту на шею. Первый ткнул концом меча в круп лошади Гильермо, и та с диким ржанием встала на дыбы, а затем рванулась вперёд. Двое вассалов герцога стреми-тельно поскакали за ней следом, на ходу продолжая затягивать петли своих арканов.

- Эй, куда вы? - закричал сеньор Михаэль и, пришпорив коня, бросился вдогонку вслед за похитителями Гильермо. Но наперерез ему устремился один из оставшихся незнакомцев. Доны видели несколько секунд спустя, как он поравнялся с Михаэлем и взмахнул мечом, а в следующее мгновение тяжёлый клинок с силой опустился на голову отважного сеньора, но не остриём, а плашмя. Раздался лязг железа - и Михаэль как-то сразу безжизненно обмяк в седле, а незнакомец твёрдой рукой схватил его за шиворот и перебросил к себе на лошадь, а затем положил Михаэля перед собой поперёк лошадиной спины и поскакал вперед вслед за своими быстро удаляющимися товарищами. Остальные двое людей герцога тоже пришпорили коней и поскакали в том же направлении, и вскоре вся компания исчезла вдали.

Доны стояли потрясённые" не зная" что и думать.
Первым нарушил тягостное молчание дон Зурита.
- За что это их? - дрожащим от волнения голосом опросил он.
- Чёрт его знает, - философски ответил Генрих.
- Но нам, наверное, надо немедленно ехать выручать наших друзей, - уже более уверенным тоном сказал Зурыта.
- Куда? - недружелюбно и резко спросил Алканьо.
Зурита с виноватом видом пожал плечами.

- А по-моему, их забрала инквизиция, - сказал Генрих. - Во всякой случае я знаю, что слуги Божьи в последнее время частенько просто так хватают людей на дорогах, волокут к себе в застенок, а потом приписывают им какое-нибудь обвине-ние похлестче, например, в богохульстве, и после этого, если несчастная жертва не выплачивает святым отцам изрядную мзду, то её ждёт костёр. В этом случае господа инквизиторы вместо денег удостаиваются благодарности короля, который очень любит, когда церковь преуспевает в борьбе с еретиками. Так что инквизиторы так или иначе своё всегда получат. Для устройства же дел подобного рода они вовсю используют солдат таких господ, как ваш герцог, которым делать обычно всё равно нечего, а заработать охота, да и повелитель их тоже, надо думать, не останется обделённым. Боюсь, что сейчас именно тот случай, тем более, что неподалёку отсюда я знаю как раз одно такое место, где святая инквизиция свила себе небольшое гнёздышко. Это вон там, за лесом, примерно в часе езды отсюда.

- Вот видите, нам надо срочно спасать их! - с жаром воскликнул Зурита и взмахнул гитарой.
- Да ты что, в своём уме?! - рявкнул на него дон Алканьо. - У нас ведь все равно нет денег, чтобы их выкупить, а тем более, чтобы в случае необходимости выкупиться самим. Удирать надо, пока не поздно! А потом я лучше напишу отцу. Он бывает при дворе и знает нескольких главных инквизиторов, да ещё и сам имеет связи в церковных кругах. Надеюсь, что он сможет вытащить их оттуда, а уж если не он - тогда никто не сможет.

- Но мы упустим время! - энергично возразил Зурита. - Бог знает, как будут развиваться события. Может быть, их казнят раньше, чем твой отец получит письмо. Да ещё, возможно, будут пытать!
- Ну, мы-то уж тут ни при чём,- возразил Алканьо. - В инквизиции всегда пытают, это уж так заведено. В конце концов, быть в застенке и не испытать пару пыток - это всё равно, что провести ночь наедине с девицей и не добиться её благосклонности, не так ли, дон Антонио?

Антонио промолчал, а дон Алканьо продолжал:
- А вообще будет им наука; нечего попадаться! Меня почему-то не забрали, и никого из нас не забрали, а только их. Значит, понять им надо на себя, а нам в это дело ввязываться не стоит.

- Ну,раз так, тогда я сам поеду выручать их, - сказал Зурита голосом, полным непреклонной решимости, - мне всё равно терять нечего, жизнь мне опостылела и, если её у меня отнимут, то будет только лучше. А друзей я в беде оставить не могу. Так что прощайте. - и он поскакал в ту сторону, куда увезли Гильермо и Михаэля.

Остальные некоторое время стояли молча, затем Генрих решительно натянул поводья, пришпорил коня и поскакал следом за Зуритой. За ним тронулся дон Антонио, а вслед за доном Антонио - и дон Алканьо. Через некоторое время они втроём догнали дона Зуриту и поехали плотной группой навстречу неизвестности.

Путь их пролегал вдоль опушки леса. Примерно через полчаса езды лес кончился, и взорам донов предстало странное сооружение: мрачный, полуразвалившийся замок из серого камня, построенный в каком-то удивительном архитектурном стиле. Одни его башенки имели вид русских теремов, другие - арабских минаретов, третьи вовсе ни на что не походили, и всё это вместе производило очень странное впечатление. Даже зубцы стены, окружав-шей замок, были неодинаковые, а самых разнообразных форм и размеров. Стона кое-где пообвалилась, часть зубцов и башен была сильно разрушена, кое-где сквозь щели в камнях проросла трава и даже небольшие кустики. Никакого герба или иного знака, но которому можно было бы судить о владельце, на стенах этого удивительного строения не было. Подъемный мост не функционировал, по-видимому, уже очень давно,а через ров, наполненный абсолютно чёркой жидкостью и густо заросший тиной, были перекинуты к воротам несколько шатких дощечек.

- Вот, это здесь! - сказал Генрих.
Доны подъехали к краю рва и остановились. Из-за зубца на стене появился рыцарь в свежеотполированных доспехах.
- Кто вы такие и что вам нужно? - спросил он.
- Мы - благородные доны: Антонио, Алканьо, Зурита и принц Генрих, - ответил дон Зурита. - Сюда недавно привезли двух наших друзей, и мы хотели бы узнать что-либо об их судьбе.
- Ваши друзья пока живы и чувствуют себя нормально, - ответил рыцарь.
- Тогда мы хотели бы повидаться с ними и забрать их отсюда, если для их дальнейшего пребывания тут нет достаточно веских оснований, ибо нам необходимо срочно ехать по делам в Астурию, а эта непредвиденная задержка путает все наши планы, - заявил Зурита.

- Подождите здесь, - ответил человек со стены и исчез.
Минут через десять ворота со скрипом открылись, и в их проёме появился тот же самый рыцарь, а с ним - ещё четверо. Трое из них были из числа участников похищения Гильермо с Михаэлем.

- Будьте любезны пожаловать внутрь! - предложил первый рыцарь.
Доны повиновались, осторожно въехали во двор и слезли с коней.

- Прошу следовать за мной! - сказал рыцарь и направился к зияющему чёрному проёму в стене.
Благородные донн последовали за ним и вступили в мрачную темноту провала. Под ногами у них оказались обомшелые скользкие ступеньки, круто спускавшиеся куда-то в кромешный мрак. Кое-как, держась за стены и друг за друга, доны спустились до конца лестницы и остановились.

- Сюда! - послышался голос рыцаря.Доны пошли на голос и вскоре обнаружили, что подземный ход делает крутой поворот. За поворотом он сделался заметно шире, и к тому же появилось освещение - несколько тусклых, сильно коптящих и вонючих факелов на стенах, дававших не ровный, слабый свет зловещего красноватого оттенка. Под ногами хлюпала вода, по сторонам коридора, в глубоких нишах, виднелись тяжелые железные двери с массивными фигурными ручками.

И вдруг из-за одной такой двери донёсся душераздирающий вопль. Даже толстое железо и мощные каменные стены не смогли полностью заглушить его. Это был совершенно невероятный, нечеловеческий крик, от которого у донов подкосились колени, и холодный пот прошиб их с головы до пят. Крик, непрерывно нарастая, достиг самой высокой своей ноты и вдруг оборвался. Первобытный ужас охватил благородных донов.

- Боже, это Гильермо! - стуча зубами, пробормотал Зурита, и даже несмотря на красноватый свет факелов, лицо его сделалось мертвенно бледным.
В этот момент из-за другой двери послышался аналогичный страшный крик, и донов затрясло мелкой дрожью. "А это - Михаэль!" - подумал каждый из них.

- Прощу! - сказал рыцарь и распахнул дверь напротив той, из-за которой донёсся крик.

Доны, дрожа, всем телом (только Генрих ухитрялся сохранять видимость хладнокровия) вошли в просторную комнату, посреди которой стоял большой стол, а около стены - грубо сколоченная скамья. На скамье сидел сеньор Михаэль. Вид у него был независимый, хотя и немного испуганный. За столом восседали двое инквизиторов в черных рясах, с массивными серебряными крестами на груди.

Комната эта была довольно ярко освещена, и не факелами, а сальными свечами.

Благородные доны нерешительно уселась на скамью рядом с Михаэлем. Пришедший с ними рыцарь подошёл к столу и что-то сказал одному из инквизиторов, видимо, старшему по чину.

- Ну что ж, сами пришли - это хорошо! - сказал донам инквизитор. - Сейчас мы покажем вам одного человека, а вы скажете, известен ли он вам. - И он позвонил в колокольчик.

Одна из потайных дверей в стене бесшумно открылась, и появился злосчастный менестрель Гильермо в сопровождении двух дюжих рыцарей. Вид у него был изрядно перепуганный, однако доны заметили, что следов насилия на нём не было видно.

- Благородные доны, скажите им, что вы меня знаете! Ну скажите же им, ради Бога, умоляю вас! - заголосил Гильермо и попытался упасть на колени. Рыцари подхватили его, встряхнули и поставили на ноги.
- Мы знаем его!!! - хором сказали доны.
- Ага, я так и думал, - произнёс инквизитор и расплылся в блаженной самодовольной улыбке. - Я так и думал, - повтори он. - Уведите!

Гильермо увели.
- И давно вы его знаете? - злорадным голосом осведомился инквизитор.
Доны честно ответили, что знают Гильермо со вчерашнего дня.
- Святая Мадонна,я так и думал! - снова с пафосом воскликнул инквизитор, и на лице его изобразилось откровенное торжество человека, до- казавшего окружающим своё неоспоримое интеллектуальное превосходство.

Несколько минут он победным взглядом обозревал комнату (помощник его что-то в это время сосредоточенно записывал в толстую книгу) и наконец сказал, внятно выговаривая каждое слово:

- Итак, мне всё ясно! Можно считать неопровержимо доказанным, что вы вместе со своим другом занимались противоестественным развратом, запрещённым законом Господа нашего, и в момент вашего задержания направлялись в лес с тем, чтобы уединиться там и предаться этому богомерзкому занятию по наущению Сатаны, извечного врага Бога а рода человеческого. Но, слава Создателю, что мы вовремя разгадали ваши планы и не позволили свершиться деянию, противному Божьим заповедям, то есть честно, бескорыстно и с неистребимой верой в благость Отца Небосного исполнили свой долг! - С последними словами инквизитор обратился непосредственно к усердно записывавшему каждое его слово помощнику.

Доны от изумления открыли рты. Каждый из них ожидал чего угодно, только не этого, и поэтому растерянность их была полной. Никто даже не мог продположить, что надо отвечать на подобные обвинения. Тяжёлое молчание длилось несколько минут, в течение которых торжествующая улыбка на лице инквизитора неуклонно становилась всё шире и шире.

Наконец первым опомнился принц Генрих.
- Господин великий инквизитор,- сказал он, - насколько мне известно, можно достаточно легко проверить, действительно ли мы занимаемся теми богопротивными деяниями, которые вы нам инкриминируете. Поэтому я предлагаю, не теряя времени зря, немедленно произвести экспертизу и начать причём именно с нашего друга Гильермо, которого только что увели. Делается это так…

- Молчать!! - визгливо прорвал его инквизитор. - Вам что же, недостаточно того, что я го-ворю?! Какие могут быть ещё доказательства? Всё и так ясно!

- Неправда, - возразил Генрих, - доказательства всегда необходимы, особенно в таком спорном деле, как это. Вот у нас в Германии…

- Да начхать мне на вашу Германию! - дребезжащим фальцетом завопил инквизитор так, что у донов зазвенело в ушах. - Кто вам дал право хамить в суде? Может быть, вы не знаете, что мы можем о вами сделать? Вот изжарим на медленном огне - будете знать! По закону мы можем изжарить любого, кого захотим, а можем и пожалеть, то есть отправить вместо этого на виселицу. Здесь как раз об этом написано! - Он схватил со стола какую-то толстую книгу и яростно потряс ею в воздухе.

Генрих прикусил язык и сел на скамью. Откуда-то из-за стены снова послышались истошные крики, и доны вновь задрожали мелкой дрожью. В этот момент в комнату вошёл ещё один инквизитор, видимо, рангом повыше, поскольку двое за столом при его появлении разом вскочили и низко поклонились. Вновь пришедший скользнул взглядом по благородным донам.

- Кто такие? - быстро спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил: - Ну-ка, запишите-ка их всех в журнал, а то всегда забываете. А я пока тут посижу, - и с этими словами отошёл в угол комнаты и сел в громоздкое деревянное кресло.

Инквизитор-судья стал по очереди спрашивать у донов их имена, а его помощник, тяжело сопя, записывал их в толстый и потрёпанный "Журнал учета осуждённых". Наконец очередь дошла до сеньора Михаэля, и когда тот назвал своё полное имя, инквизитор в углу неожиданно вскочил со своего кресла и воскликнул:

- Как, как? Ну-ка, повторите! Михаэль де сан-Хосе-Перейра? Не может быть!
- Именно так, - тихим, ровным голосом ответствовал Михаэль.

Инквизитор подбежал к Михаэлю. Тот на спеша поднялся со скамьи, и они оказались лицом к лицу. Инквизитор на несколько минут пристально уставился в физиономию достойного рыцаря Михаэля, в ответ на что тот всё это время едва заметно улыбался. Наконец инквизитор дрожащими губами пробормотал какую-то Фразу по-латыни, и Михаэль тут же ему ответил на том же языке, затем поднёс руку к глазам инквизитора и разжал кулак. На ладони его ярко сверкнула маленькая золотая пластинка.

- Господин генерал! - пробормотал инквизитор, хватаясь за сердце и отступая на пару шагов. У двух его коллег нижние челюсти при этом отвалились чуть ли не до пупа.

- Да, монсеньер, совершенно верно, - сказал Михаэль уже по-испански. - А ваши люди, однако, только что пытались обвинить меня и моих друзей, которым я всецело доверяю во всех своих делах (при этих словах инквизитор затрепетал) в совершении смертного греха, причём без малейших на то оснований. Вам, впрочем, возможно, и неизвестен характер выполняемой иною миссии, но, тем не менее, то отношение к делу, которое вы только что продемонстрировали, так или иначе недопустимо. И это тем более прискорбно ввиду того, что происки англичан и мавров усиливаются, обстановка в мире обостряется, и не исключено, что на долю нашего государства в скором времени выпадут суровые испытания.

Так что советую вам сделать из этого необходимые выводы, если не хотите, чтобы этот досадный эпизод обернулся для вас трагедией! А сейчас будьте любезны немедленно выпустить нас отсюда, да заодно выдать мне для блага государства тысячу талеров золотом, иначе вам очень нелегко будет замолить перед Господом ваш грех! Да не забудьте про нашего друга Гильермо, и не дай вам Бог, если ваш головорезы успели причинить ему хоть малейшее неудобство! И о нашей встрече, разумеется, никому ни слова!

- Сию минуту! - закричал инквизитор и опрометью бросился к двери, за которую увели достойного менестреля.

Через четверть часа благородные доны уже ехали по степи навстречу новым приключениям. Едва оказавшись за воротами инквизиторского замка, они выпили из фляги остаток напитка, подаренного Алексеем Рогожиным, и настроение у всех было очень приподнятое. Был среди них и славный менестрель Гильермо. К счастью, он совсем не пострадал, хотя и провел около получаса в камере пыток. Всё это время палач возился в углу, налаживал особые усовершенствованные тиски, что-то у него не получалось, он чертыхался, плевался и продолжал ковыряться в своём хитроумном механизме, и так продолжалось вплоть до того, когда в камеру ворвался насмерть перепуганный инквизитор, схватил Гильермо за руку и стремительно выволок наружу.

Впереди всех ехал соньор Михаэль. Рядом с его седлом легонько покачивался тугой мешочек с золотом.

- Ну что ж, - провозгласил Михаэль, ласково похлопывая рукой по мешочку, - всё хорошо, что хорошо кончается! Теперь у нас снова есть деньги, и мы можем странствовать, сколько пожелаем. Я жертвую их на наше славное предприятие, ибо для вас, друзья, я по-прежнему и на вечные времена - просто сеньор Михаэль, верный друг и неутомимый искатель приключений, как и любой из вас. Так что, вперёд, благородные доны, нас ждут великие дела! - и, пришпорив лошадь, он стремительно поскакал вперёд. Остальные с гиканьем понеслись за ним.

Перед ними лежала необозримая равнина, залитая ослепительным полуденным солнцем, и путь их
простирался далеко-далеко, туда, где за призрачной завесой неизвестности находился мир удивительных приключений и необыкновенных событий, попасть в который дано не каждому, но который, тем не менее, существует, хотя не имеет ни начала, ни конца, ни во времени, ни в пространстве, ибо это - мир Мечты.

Странствия наших донов вступили в свой новый, необыкновенный этап, но об этом - как-нибудь в другой раз.

Москва, 1978 год.

В оглавление

ЗВЕЗДА ДОНА АЛКАНЬО

Стояло жаркое, душное лето, когда могущественный повелитель Западной Каталонии, один из первых вельмож королевства, блистательный герцог Оливарес задумал большой военный поход. Среди целей, преследуемых им в этом предприятии, было настойчивое желание укрепить свое придворное положение, изрядно пошатнувшееся ввиду тёмных финансовых афёр и скандальных любовных похождений герцога.

Король долгое время относился к ним весьма снисходительно, но каждому было ясно что долго так продолжаться не может, и рано или поздно разразится гроза. Герцог сам это понимал, но запутался в афёрах и интригах настолько, что уже не в силах был выбраться . К тому же враги его, почуяв запах жареного, активизировали свою злобную деятельность с тем, чтобы окончательно его уничтожить. Не проходило и дня, чтобы на стол Его Величества не ложилось какого-нибудь гнусного доноса, где имя герцога всячески склонялось самым бессовестным образом.

Словом, тучи сгущались, и положение хозяина Западной Каталонии становилось всё менее завидным. А так как он знал, что наиболее мягким наказанием из применяемых королём за проступки, подобные его шалостям, является отсечение головы, то легко понять, что в последее время он всё сильнее ощущал некоторое беспокойство.

И затеянный им поход был последней попыткой спасти положение. Герцог Оливарес широковещательно объявил, что в этом походе покончит, наконец, с маврами навсегда, и теперь отступать ему уже было некуда. Поэтому он отдал приказ всем сеньорам, подвластным ему, срочно собрать вооружённых крестьян и идти войной на мавров. В числе прочих такой приказ подучил и достославный дон Алканьо. Однако сей дон отнюдь не пришёл от этого в восторг и, как известно уже любезному читателю, отправился вместо войны с маврами в путешествие в Астурию. Вернувшись из него через некоторое время, он несколько месяцев жил более или менее спокойно, проводя время по своему усмотрению.

Герцог Оливарес за время его отсутствия кое-как сколотил войско из голодных и оборванных крестьян и их господ, промотавших всё своё состояние до последней песеты и не оставившие себе, таким образом, никакого иного средства к существованию, кроме военной службы. Единственным желанием этого доблестного воинства было как можно быстрее разбежаться в разные стороны после первой же встречи с противником (или даже раньше - после первой выплаты жалованья). Вооружено оно было не лучше первобытного стада, а по своей дисциплине было таково, что шайка беглых каторжников по сравнению с ним показалась бы вымуштрованной до крайности королевской гвардией. Но, тем не менее, герцог Оливарес, понимая, что выбора у него нет, выступил во главе этой славной армии против мавров, не дождавшись даже возвращения дона Алканьо и его друзей.

Таким образом, во владениях герцога с его отбытием на войну наступило некоторое затишье. Благородный дон Алканьо беззаботно развлекался со своими друзьями: доном Антонио, доном Куролессио и сеньором Михаэлем. Они часто ездили всей компанией по окрестностям своих замков, останавливаясь в разных деревнях и на постоялых дворах, где устраивала бурные гуляния с крестьянами и местными рыцарями.

Во время одного такого гульбища, на третий день всеобщего буйного веселья, дон Алканьо неожиданно познакомился о сеньоритой Элеонорой, дочерью одного обедневшего гранда, проживавшего в соседнем селении, которая случайно заехала в деревню, где отдыхала славные доны, и попала в самый разгар пиршества. Необыкновенное празднество настолько захватило её, что она решала ос-таться здесь до его окончания и понемногу втянулась в то, что происходило. Правда, два дня ей больше приходилось наблюдать развлечения, нежели в них участвовать, но на третей день её заметил зорким глазом дон Алканьо. Эта встреча вмела большое значение для всей их дальнейшей судьбы.

Над постоялым двором поднимался острый запах жарящихся на вертеле поросят, В прохладном вечернем воздухе тягуче плыли звуки заунывного пе-ния, которому вторили мычавшие за оградой коровы. За огромным столом, протянувшимся черев весь двор, по обеим сторонам сидели бедно и грязно одетые люди. Большинство из них держали в руках глиняные, железные или деревянные кружки с вином, раскачивались легонько из стороны в сторону, потягивали из кружек вино и что-то тоскливо и фальшиво пели. Остальные спали под скамейкой ила наполовину на столе.

Во главе стола сидел дон Антонио в покрытых бурой пылью доспехах и слегка перебирал струны гитары. Вид у него был измученный. Рядом, обняв друг друга за плечи, сидели дон Куролессио и сеньор Михаэль, а немно-го поодаль - группа местных, хотя и обедневших, но гордых грандов. Все они тупо глядели в свои кубки в клевали носами. По столу были в беспорядке раскиданы кости и обломки посуды, краснела лужица разлитого вина. Веселье явно угасало.

Дон Алканьо с Элеонорой уединились на галерее здания постоялого дворе и глядели оттуда на медленно наплывавшие на закатиое солнце тёмные облака. Дон Алканьо что-то увлечённо говорил Элеоноре, и она непринуждённо улыбалась. Затем Алканьо осторожно обнял её за плечи, и они удалились с галереи куда-то внутрь большого дома носившего звучное название "Постоялый двор Габриэля Натанзона".

После этого эпизода благородные доны вскоре заметили, что в характере их друга дона Алканьо появилась какая-то странная озабоченность, он стал реже бывать в их компании и начал куда-то пропадать на целый день по воскресеньям. Догадаться, в чем тут дело, было нетрудно, тем более после того, как Михаэль с Антонио пару раз встретили неподалёку от замка дона Алканьо его самого в компании о сеньоритой Элеонорой. Но никто из них не придал новому увлечению друга сколь-нибудь серьёзного значения. "Пройдёт!" - безаппеляционно говорил, причмокивая губами и попивая дешевое краевое вино, Михаэль, а дон Куролессио многозначительно добавлял: "Да уж!"

Время шло, в поведении дона Алканьо заметных изменений не происходило, также как и в образе жизни его друзей, но вдруг случилось одно весьма огорчительное событие: герцог Оливарес потерпел сокрушительное поражение в первой же баталии с маврами. Его войско, как и следовало ожидать, в панике разбежалось при появлении врагов в пределах прямой видимости, а сам герцог едва унёс ноги с поля битвы. Несчастный полководец, чтобы отвратить праведный гнев короля, вынужден был подарить ему свой лучший замок вместе со всеми прилегающими деревнями и внутренним убранством, да вдобавок пообещать до наступления зимы снарядить новый поход, после которого подлое племя мавров наконец-то будет искоренено на земле на веки вечные.

Естественно поэтому, что, вернувшись в родные края, герцог вновь объявил приказ о всеобщей мобилизации. Естественно также и то, что он вновь вспомнил об уже однажды обманувшем его доне Алканьо. Михаэля, Антонио и Куролессио, состоявших непосредственно на королевской службе, он решил до поры до времени не трогать, но за дона Алканьо задумал взяться не на шутку, дав ему на сборы и снаряжение отряда всего неделю.

По этому поводу друзья собрались у дона Антонио. Дон Алканьо всё время диким взглядом озирался по сторонам, пил большими кубками водку и грязными словами ругал подлого афериста и развратника герцога Оливареса. Остальные благородные доны в ответ на это согласно кивали головами и степенно прикладывались к кубкам.

Выпив изрядно, дон Алканьо сказал напоследок ещё несколько скверных слов, согнул в кольцо свой дамасский кинжал, зашвырнул в угол комнаты шлем и выпрыгнул в окно. Благородные доны подбежали к окну посмотреть, не убился ли он, но под окном его уже не было.

Дон Алканьо исчез. Дома его не было больше двух недель. Как потом выяснилось, всё это время он скрывался в саду у сеньориты Элеоноры, которая кормила его, поила и даже соорудила ему в саду собственноручно некое подобие шалаша.

А тем временем герцог Оливарес всё больше в больше свирепел. Вступать в его новую армию охотников не находилось. Донов не прельщали посулы щедрой добычи и не пугали обещания самых суровых наказаний за неявку. Тогда герцог, доведённый до осатанения упорным противодействием своих вассалов, ворвался в один прекрасный день со своей личной охраной в замок дона Лопеса де Бермудеса, где тот играл в кости с тремя своими приятелями, двоих зарубил на месте, а двоих других прямо во дворе замка подверг жестокой казни колесованием. В ответ на это бессмысленное злодеяние сеньоры вместе со своими крепостными начали разбегаться из владений Оливареса. Целые обширные районы герцогства обезлюдели, там осталась лишь дряхлые старика, которые не могли бежать. Чёрная ночь опускалась на землю Западной Каталонии.

Дон Алканьо понял, что в такой обстановке ему нельзя больше находиться даже в саду у возлюбленной Элеоноры, и решал бежать вместе с ней в Германию.

Сборы была недолими: нельзя было терять ни минуты. Перед отъездом доны навестили своих старых знакомых - донов Гильермо и Зуриту, которые очень обрадовалась встрече, затем в замке Зуриты все, кроме Элеоноры и хозяина, крепко вылили за счастливый путь молодой пары и тронулись в дорогу.

Куролессио, правда, вскоре по обыкновению отбыл домой, а доны Антонио, Гильермо, Зурита и Михаэль решили проводить дона Алканьо с Элеонорой подальше, оберегая их от возможного нападения людей герцога Оливареса.

Настала ночь. Друзья долго ехали в кромешной тьме по безлюдной дороге среда густого леса, подбадривая себя громким пением своих песен, и наконец дон Антонио начал понемногу сползать с коня. Заметив это, доны Гильермо, Михаэль и Зурита решили, что пора возвращаться назад. Антонио тоже поддержал эту мысль. Друзья ещё раз сердечно попрощались о доном Алканьо и Элеонорой и повернули коней вспять. Домой они добрались без особых приключений.

В Германии дон Алканьо с Элеонорой пробыли месяц. Достоверных сведений об их времяпрепровождении там не сохранилось, и об этом можно только гадать. Тем временем герцог Оливарес кое-как навербовал-таки довольно большое войско, главным образом на чужеземных наёмников, и снова выступил в поход изничтожать мавров, благодаря чему дон Алканьо получил возможность вернуться на родину.

Приехав домой, он тут же объявил, что намерен жениться в ближайшее время на Элеоноре. Это известие было встречено его друзьями с большим одобрением, по этому поводу все напились и плясали до полного изнеможения. Свадьбу назначили на 29-е сентября,и все принялись с нетерпением отсчитывать дни до этого великого события.

И вот, наконец, знаменательный день настал. Свадьбу решено было справлять в замке родителей донны Элеоноры. В главном зале замка был накрыт громадный п-образный стол. Масса разнообразных диковинных кушаний, экзотических напитков и огромные букеты цветов украшали его, делая воистину произведением искусства. Из зала в соседнюю комнату и обратно то и дело проворно сновали слуги о кувшинами и подносами, нанося последние штрихи на дивную картину, которую представлял собой свадебный стол. В другой комнате, смежной в залом, были расставлены музыкальные инструменты. На них должны были играть доны Гильермо и Зурита, добровольно взявшие на себя задачу обес-печения музыкального сопровождения торжества.

Всё было готово. К шести часам вечера стали съезжаться гости. Тут были и чопорные аристократы, державшиеся с надменным достоинством и увешанные драгоценностями, и люди попроще, которые оживлённо беседовали между собой и на которых не было драгоценностей. Были тут в старики, убелённые густыми сединами, и молодёжь с пышными шевелюрами и горящими от предвкушения праздника глазами. Все надели в этот день самые лучшие свои наряды: дамы - самые пышные, вычурные и дорогие платья, мужчины - блистающие, как солнце, доспехи или разукрашенные массой затейливых узоров из золотого и серебряного шитья кафтаны. Даже доны Зурита и Гильермо, обычно пренебрегавшие своей внешностью, пришли в строгих черных костюмах из дорогого бархата с пышными белыми кружевными манжетами и воротниками.

Всё общество слонялось по коридорам замка, перебрасывалось отрывочными фразами и ожидало приезда молодожёнов.

И вот, наконец вбежавший дворецкий громко и радостно вскрикнул: "Едут!" В толпе гостей началась суета, все принялись толкаться, вставать на цыпочки в пытаться увидеть что-то через головы соседей, и наконец всем обществом дружно высыпали на улицу и столпились перед входом. Из золочёной кареты с гербом на дверце степенно вышел дон Алканьо. На нём были новые доспехи, разукра-шенные искусной чеканкой и начищенные до зеркального блеска, а на голове - шлем с султаном из разноцветных страусовых перьев.

Слегка поклонившись в сторону гостей, он помог выйти из кареты невесте. На донне Элеоноре было скромное, но необычайно изящное белое платье с красной розой на груди. Выйдя из кареты, невеста одарила всех собравшихся обворожительной улыбкой. В толпе пронёсся шёпот одобрения.

Благородный дон Алканьо придал своему лицу сосредоточенное выражение и вдруг неожиданно подхватил Элеонору на руки. Толпа охнула, а дон Алканьо, гордо подняв голову, направился со своей бесценной ношей ко входу в замок. Гости расступились перед ним, образовав проход, и Алканьо важно проследовал внутрь замка. За ним проследовали сеньор Михаэль - шафер жениха, одетый в новые блестящее доспехи щегольского фасона, и сеньорита Изольда - первая подруга невесты - в розовом парчовом платье о бриллиантовой брошью, а за ними - родители как невесты, так и жениха.

Дворецкий объявил: "К столу, сеньоры!" - и гости дружно повалили в главный зал, где после некоторой суматохи удачно разместились вокруг великолепного стола.

Уже когда все уселись и даже наполнили кубки, ожидая первого тоста, в коридоре послышалась возня, и в дверях появился дон Антонио. Вид у него был немного растерянный, в руке он неловко держал букет разноцветных цветов. Но вот что было удивительно: он появился не один - из-за его плеча показалась физиономия графини Ортенсии до лос Барбадос, которую никто здесь не предполагал увидеть.

- Здравствуйте! - произнёс дон Антонио, затем подошёл к невесте и с церемонным поклоном преподнёс ей букет. - Поздравляя вас!
Затем дон Антонио пожал руку дону Алканьо, поздравил также и его, и на несколько секунд воцарилось неловкое молчание.

Нарушила его Элеонора.
- Ортенсия! - воскликнула она таким голосом, будто именно прихода графини ей и не доставало в данный момент для полного счастья. - Голубушка! Вот так сюрприз!

В ответ на это Ортенсия проворно подбежала к ней, сунула в руку несколько цветков и какую-то коробку, а затем звонко поцеловала невесту в обе щеки. После этого вновь прибывших усадили за стол. Ортенсия налила себе большой бокал отборной кастильской водки, не дождавшись тоста, выпила и тут же вновь наполнила бокал до краёв.

На лице дона Антонио напряженное выражение человека, севшего не в свои сани, сменилось умиротворённой улыбкой. Кстати, никто так никогда и не узнал, при каких обстоятельствах он встретился с графиней и почему привел её на свадьбу к дону Алканьо. Оба они по этому поводу никаких разъяснений никому не дали, а расспрашивать их друзьям показалось бестактным.

Наконец герольд звучно протрубил в рог, возвещая начало торжества. Отец жениха встал и произнёс тост, в котором искренне поздравил молодых и пожелал им счастья и всяческого благополучия. Все закричали: "Виват!" - и дружно выпили. Затем последовал ответный тост со стороны родителей Элеоноры, а потом слово взял дон Альфредо де Сан-Мигуэль, являвшийся по отношению к невесте другом детства. Изобразив на лице лучезарную улыбку, он пространно поведал собравшимся историю знакомства нынешних молодожёнов на постоялом дворе, упомянув по возможности побольше деталей, живо заинтересовавших публику, затем оказал! "Желаю счастья!" и сел.

- Ура! - неожиданно зычно закричала в углу стола какая-то пожилая сеньора. Все выпили. После этого застолье некоторое время продолжалось молча. Гости наперегонки одной рукой цепляли со стола экзотические кушанья, а другой наполняли кубки и опрокидывали их содержимое себе в рот. Слышались только хруст костей, бульканье и страстное чавканье.

Неожиданно мать дона Алканьо возвестила громким голосом:
- Господа, а сейчас - музыкальное поздравление от наших славных донов Гильермо а Зуриты. Прошу внимания!

Раздались аплодисменты. Зурита и Гильермо встали, робко поклонились гостям и направилисьв соседнюю комнату, где лежали их инструменты. Через минуту оттуда донеслись аккорды гитары, зазвучал барабан, и раздалась песня дона Гальермо "Розовый день любви", написанная им специально для сегодняшнего торжественного случая. Песня была прослушана с большим вниманием к встречена громом рукоплесканий. Ободрённые успехом, славные менестрели исполнили ещё несколько песен, а затем вернулась за стол.

Гильермо сразу же принялся навёрстывать упущенное по части налитков и закусок, а Зурита сидел молча и прямо, только водил глазами по сторонам и созерцал собравшихся. Правда, через некоторое время на него обратили внимание дон Куролессио и менестрель Гильермо, и после долгих увещеваний заставили проглотить содержимое кубка с отборным шампанским, Дон Зурита с отвращением влил в себя напиток, передёрнул плечами, крякнул, а после этого сжался, ссутулился и уставился в пустую тарелку взглядом удава.

Веселье тем временем шло своим чередом. Звучали тосты, звенели кубки, вилки и ножи, раздавались смех и жизнерадостные выкрики. Дон Антонио усердно подливал вино себе и своей соседке графине Ортенсии де лос Барбадос, не отставали от него и другие благородные доны, кроме дона Алканьо, которой сегодня ввиду своего особого положения принуждён был быть трезвым.

Постепенно разговоры за столон становились всё громче, звон кубков раздавался уже без всякой связи о тостами, гости начали звонко хлопать друг друга по плечам и спинам и задорно смеяться. Словом, назрела необходимость разрядить обстановку, и был объявлен перерыв.

Гости выбрались из-за стола и разбрелась кто куда. Часть из них направилась на улицу с тем, чтобы вдохнуть свежего воздуха и покурить табак: экзотическое это занятие только-только начинало тогда входить в моду, и листья сего диковинного растения из Нового Света стоили дороже золота, но, несмотря на это, никто из грандов и донов, а заодно и их жён, не мог упустить случая затянуться сигарой и показать тем самым, что он в курсе самых последних веяниий.

Пуская в небеса облака едкого сизого дыма, гости вели непринуждённый разговор между собой, обмениваясь общими фразами со стоящими здесь же молодожёнами, а тем временем в одном из малых залов замка другая их половина собралась для того, чтобы послушать известного на всю Каталонию барда дона Эрнандо де Картахену.

Бард, как и подобает знаменитости, долго отнекивался и отказывался, но, наконец, заметив, что народу в зале собралось достаточно много, выпил для храбрости, а может, для прочистки горла, большой кубок вина, взял гитару, вышел на середину, тряхнул кудрями, ударил по струнам и запел. Играл он мастерски, а пел сильным, красивым голосом, и к тому же чрезвычайно выразительно, так что у присутствующих мурашки пробегали по коже. Все слушали его, затаив дыхание, а когда он закончил песню и поклонился, отчаянно захлопали в ладоши.

Громче всех аплодировала пышноволосая вооеинадцатидетняя красавица - донна Лаура, возлюбленная нашего славного дона Зуриты. Сам Зурита стоял здесь же рядом и поглядывал на нее с неодобрением. Он привёз Лауру на свадьбу дона Алканьо самочинно, на свой страх и риск, поскольку не мог упустить возможности побыть вместе с ней хотя бы несколько часов, да к тому же ему просто очень хотелось быть не хуже других, то есть с дамой. И сейчас, стоя рядом с ней, он отнюдь не разделял её восторгов по поводу выступления Эрнандо де Картахены. По его мнению, играл тот в примитивной манере, пел не вполне правильно и не совсем в такт музыке, да и сам тембр голоса барда был не очень ему по душе.

Всеми этими соображениями он сразу же поделился с Лаурой, намекнув при этом, что излишне тратить на слушанье такого пения время, которое можно было бы провести с большей пользой. Но Лаура ответила ему на ото просто: "Если хочешь - иди!" - и он принуждён был остаться.

Картахена тем временем перевёл дух в начал новую песню, которая была принята также восторженно, как и первая. Всего он спел в этот раз четыре песни, и под конец окончательно покорил сердце юной донны Лауры. Очаровательная красавица решила непременно познакомиться с ним поближе, но, ощущая на себе постоянно бдительный взгляд дона Зуриты, не решилась приступить к этому немедленно. Зурита же, очень довольный тем, что концерт окончился, взял её под руку и увёл в общий зал, где снова уже нача-ли собираться гости.

Все вновь расселись по местам и приступили к продолжению трапезы. И тут из-за стола встал дон Антонио. Все присутствующие воззрились на него в недоумении. Антонио поднял бокал и сказал длинный и витиеватый тост, который неожиданно всем очень понравился, и, громко крякнув, опорожнил свой кубок.

Все гости последовали его примеру, но дон Антонио не сел на место, а, к великому удивлению остальных донов, взял гитару.

- По просьбе жениха! - зачем-то сказал он и вдарил по струнам. Гитара издала жалобный стон, и дон Антонио заголосил благим матом. Присутствующие не сразу смогли сообразить, что именно он пытался спеть, а когда он закончил, наступило оза-даченное молчание. Дон Антонио, не долго думая, расценил его как одобрение своего выступления и спел ещё две песни. Видимо, ему хотелось показать, что он не хуже Картахены, и он, наверное, пел бы и дальше, но Ортонсия с силой потянула его вниз за руку и заставила сесть.

Антонио тяжело плюхнулся на стул, в мгновение ока заглотнул в себя ещё один кубок вина и принялся безуспешно пытаться выудить пальцем кусок мяса из стоявшей перед ним миски. Никто, правда, не об-ратил на него внимания. Веселье шло своди чередом, общие разговоры за столом перешли в сплошной галдёж. На том конце, где собрались гранды и доны старшего поколения, затянули древнюю и печальную песню про рыцаря Ральфа, погибшего в Крестовом походе. Пожилые доны в доньи, раскрасневшись от усердия, натужно голосили, кто как мог, и слезы жалости к несчастному рыцарю текли по их щекам.

Внезапно графиня Ортенсия решительно встала и взяла гитару. Публика одобрительно загудела. Графиня, икнув на весь зал, попыталась взять несколько аккордов, но у неё ничего не получилось: пальцы соскальзывали, лишь слегка цепляя ногтями по струнам, и ни одного мало-мальски музыкального звука гитара издать была не в силах. "Давай, давай!" - подбадривали графиню родители молодоженов, но та, как видно, хоть и рада была бы их порадовать музыкой, во никак не могла. В конце концов она уселась вновь на свое место, а для ликвидации неловкой паузы был вновь объявлен перерыв с танцами.

Громыхая посудой и опрокидывая стулья, гости стали выбираться из-за стола. В соседнем зале приступили к танцам. Теперь уже вниманием публики безраздельно завладели два бравых музыканта: менестрель Гильермо и дон Зурита. Вдвоём, на своих нехитрых инструментах, они ухитрялись издать такую массу всевозможных звуков, что казалось, будто их по крайней мере человек десять. Гильермо спел свои лучшие песни, Зурита - свои, и даже донна Лаура исполнила кое-что из репертуара, модного среди её прежних знакомых.

Впрочем, на мастерство музыкантов мало кто всерьёз обратил внимание: все были безраздельно увлечены пляской. Плясали кто во что горазд, но с большим жаром и пылом. Дон Антонио некоторое время азартно отплясывал с графиней Ортенсией, а затем исчез вместе с ней куда-то. Появился он вновь примерно через час, когда пляски уже кончились, Зу-рита и Гильермо сложили свои инструменты, а гости, выпив ещё по маленькой, разбрелись по замку кто куда, а часть их вновь вышла на улицу покурить табаку.

Фигура дона Антонио возникла на винтовой лестнице, ведущей в верхние комнаты замка. Вид у бравого благородного дона был немного помятый, по лицу блуждала низкоинтеллектуальная улыбка. Держась рукой за перила, он начал медленно спускаться вниз по ступенькам. Навстречу ему устремился сеньор Михаэль,

- Где ты шляешься?! - недружелюбно закричал он. По-видимом, он уже начал понемногу волноваться за своего приятеля.

Дон Антонио лишь загадочно, как сфинкс, улыбнулся в ответ на это, похлопал Михаэля по плечу и проследовал в главный зал. Здесь следует, кстати, отметить, что место его пребывания и характер времяпрепровождения в точение этого часового отсутствия так и остались невыясненными.

- А где Ортенсия?! - закричал Михаэль, устремляясь вдогонку за доном Антонио.
- А хрен её знает, - ответил тот, остановившись у стола в наливая себе кубок. Затем не спеша выпил, довольно крякнул и серьёзно добавил! - Она там, на лестнице, лежит. Напилась, должно быть, как лошадь.

Сказав это, дон Антонио опустился на стул, положил локти на стол, утвердил между ладоней голову и задремал.

- Чёрт побери! - воскликнул Михаэль и выбежал из зала.

Вечер продолжался. Гости бродили там и сям, курили табак уке пряно в комнатах, сходились в группы, о чём-то беседовали, выпивали и вновь расходились. Где-то в дальней комнате вновь раздалось пение Картахены, и молодая донна Лаура устремилась на этот звук столь поспешно, что зазевавшийся дон Зурита не успел и глазом моргнуть, как она исчезла из поля его зрения. Не ожидавший такого, славный дон в полном смятении подошел к столу, машинально выпил бокал шампанского и, всё ещё не совеем понимая, что произошло, уселся на пол в углу комнаты. В душе его начал медленно зреть протест.

Дон Антонио очнулся минут через сорок, поднял голову и открыл глаза. В зале никого не было, кроне дона Зуриты, который сидел в углу и с мрачным видом наигрывал что-то на гитаре.

- Вот видите, дои Антонио, какой я урод, - сказал дон Зурита, отложив гитару. - Донна Лаура меня бросила и ушла к этому…

- К Картахене?! - спросил дон Антонио и, заметив утвердительный кивок Зуриты" продолжал. - Это ерунда! Вы не унывайте, дон Зурита, она к вам ещё вернётся. Непременно вернётся, это говорю вам я, дон Антонио! - И он потянулся за кубком.

Зурита вздохнул и снова взялся за гитару. В зал тихо вошла графиня Ортенсия до лос Барбадос. Завидя дона Антонио, она подошла к нему и положила руку ему на плечо.

- Знаешь, - ласково оказала она, глядя прямо в глаза благородному дону, - я с тобой сегодня спать не буду, ты уж извини. - И после минутной паузы добавила:
- Я Михаэлю обещала…

Дон Антонио отнёсся к её сообщению на редкость равнодушно и даже не пожелал выяснить, что она, собственно, обещала сеньору Мяхаэлю.
- Ну и ладно" как хочешь, - безразличным голосом оказал он, даже не взглянув на графиню, после чего поднёс к губам кубок я начал медленно пить вино. Графиня пожала плечами и пошла прочь.

Выйдя из зала, она зачем-то зашла в соседнюю комнату, и тут её внимание привлёк дон Куролессио. Сей достойный дон в тот день немного переусердствовал в своём старании отведать как можно больше разнообразных напитков и теперь мирно спал на старом потёртом диване лицом вниз. Ортенсия подошла к дивану, села на него и приня-лась гладить дона Куролессио по беспорядочно спутавшимся волосам.

Куролессио был предметом её давней и безответной любви, безответной от того, что он прекрасно знал, что графиня Ортенсия весьма в нему неравнодушна, и по этой причине бегал от неё, как чёрт от ладана. Графиня давно искала с ним встречи, но напрасно. Она засыпала его десятками страстных любовных писем, но он ни на одно не ответил. И вот сегодня ей наконец представился редкий шанс: судьба свела её о доном Куролессио под крышей одного замка, но -увы! - пока Куролессио был трезв, её вниманием, к несчастью, владел дон Антонио, а когда Антонио вышел из игры, Куролессио был уже в доску пьян, и добиться от него чего бы то ни было стало уже невозможно.

Она нежно гладила своего возлюбленного по голове и ласково приговаривала:
- Ах ты, мой миленький, мой бедненький, что же они с тобой сделали…

Куролессио во сне мычал и чмокал губами. Ортенсия положила его голову себе на колени и про-должала гладить его длинные жёсткие волосы. Дон Куролессио тяжело вздохнул и неожиданно разом изверг всё содержимое своего желудка пряно на бальное платье графини. Но на влюбленную графиню этот жест не произвёл ни малейшего впечатления. Она только подняла голову дона Куролессио со своих мокрых колен, положила её на диван, а сама осталась в той же позе, продолжая гладить и расчёсывать пальцами волосы своего возлюбленного, приговаривая всю ту же Фразу насчёт миленького в бедненького.

Из этого состояния её вывело появление донны Лауры со знаменитым бардом Картахеной, которые вошли, держась за руки, и уселись на другой диван, также находившийся в этой комнате. Ортенсия что-то неодобрительно прошептала себе под нос, поцеловала Куролессио в ухо, встала и отправилась разыскивать кого-нибудь из слуг, чтобы ей отмыли платье.

Между тем приближалась ночь. Те из гостей, кто жил поблизости, начали собираться в путь, для остальных слуги принялись спешно готовить спальные места. Откуда-то нетвёрдой походкой пришел менестрель Гильермо в костюме, густо облепленной жидкой грязью. Гости заволновались, принялись расспрашивать Гильермо, не напали ли на него бандиты, и некоторые уже собирались, схватив мечи, бежать во тьму на розыски этих самых бандитов, но достойный менестрель успокоил всех, сказав, что сам всему причиной. Просто он отправился провожать домой какую-то благородную сеньориту, но не ожидал, что рельеф вокруг замка окажется столь пересечённым. Первая же рытвина, встретившаяся на его пути, оказалась для наго роковой, и он свалился в неё. Сеньорите оказалось не вод силу вытащить его оттуда и она ушла восвояси, а он, отдохнув некоторое время, поднялся сам и пришёл обратно в замок.

Рассказав это, менестрель Гильермо выпил напоследок большой кубок вина, пожелал всем приятных сновидений и отпра-вился на покой.

В это время в вестибюле замка появился дон Антонио. Завидев дона Алканьо, прощавшегося с гостями, он подошёл в нему и сказал:

- Ну что ж, дон Алканьо, ещё раз вас поздравляю, желав вам и вашей жене всего наилучшего, а я, пожалуй, пойду. Мне пора" через 15 минут я должен быть дома.

Гости озадаченно переглянулись, а дон Алканьо сказал как можно любезнее:
- Да что вы, дон Антонио, да разве же можно вам сейчас отправляться? Вам следует отдохнуть, поспать, набраться сил, да и ехать вам до дома почти целые сутки, мы же находимся в замке донны Элеоноры. Разве вы забыли?

Это, разумеется, была чистая правда, но дон Антонио не поверил.
- Нет, - возразил он, - не обманывайте меня, дон Алканьо, вы ведь прекрасно знаете, как и я, что мы находимся в вашем замке, и что мне отсюда до дома 15 минут езды. А отдохну я дома. Не уговаривайте меня, пожалуйста, мне действительно пора. Уже ведь поздно, наверно, часов 10 вечера.

- Сейчас час ночи - ответил Алканьо. - Ну посудите, куда вы поедете в такое время? Не делайте глупостей.
- Ну и что, - с невозмутимым упрямством заявил дон Антонио. - Всё равно, кому я тут нужен? Ваше общество без меня не пострадает, вам даже, наверно, веселей без меня будет. А я пойду, посидел в гостях - пора и честь знать!

- Что вы говорите, дон Антонио?! - воскликнул Алканьо. - Кому вы нужны на моей свадьбе?! Вы нужны лично мне, и я очень прошу вас остаться здесь и не покидать меня. Вы поняли?

- Нет, - гнул свою линию Антонио, - всё равно поеду! Извините, дон Алканьо, мне очень нужно, - и он сделал шаг к выходу.

- Ну, хорошо, - неожиданно согласился Алканьо. - Раз вы так хотите - поедете, только через полчаса. Идите, отдохните немного перед дорогой, а я пока велю оседлать вашего коня. Ровно через полчаса я зайду к вам, и можете екать. А пока отдохните, любезный дон, наберитесь сил, выпейте-ка вот этого доброго вина. - И он протянул | дону Антонио большой серебряный кубок.

- Вот это другой разговор, - произнёс благородный дон Антонио, отхлёбывая из кубка. - Так я согласен. Значит, через полчаса? - И он направился в указанную доном Алканьо комнату, где на полу было вплотную, одна к другой, постелено штук 12 постелей. Скинув доспехи, дон Антонио лёг на одну из них, натянул до ушей одеяло и моментально уснул.

Дон Алканьо сгрёб в кучу его доспехи в сказал:
- Беспокойный человек дон Антонио. Придётся мне забрать его одежду с собой. Ну что, господа, спасибо вам за приятный вечер, спокойной вам ночи, будьте, как дома, располагайтесь, где кому нравится, а я пошёл - жена ждёт меня. - И вместе с доспехами дона Антонио он удалился на брачное ложе.

Настала ночь. Утомлённый развлечениями народ постепенно отходил ко сну. В комнате, где обосновался дон Антонио, улеглись ещё человек десять, в том числе и менестрель Гильермо, лихой бард Эрнандо Картахена, графиня де лос Барбадос и сеньор Михаэль. Все они расположились пряно на полу. подстелив лишь под себя матрацы и укрывшись чем попало. Некоторые, как, например, дон Гильермо, нашли в себе силы раздеться лишь частично и сразу же уснули богатырским сном. Другие некоторое время о чём-то вполголоса перего-варивались между собой, но в конце концов тоже понемногу стали засыпать.

И тут появился дон Зурита. Точнее, его привела сюда мать донны Элеоноры, которой, видимо, надоело его бесцельное блуждание по всему замку. Зурита бестолково слонялся по коридорам, бубнил что-то себе под нос и совался во все двери, тяжко вздыхая, что очень нервировало гостей, так что в конце концов его пришлось увести в эту комнату. Войдя туда, дон Зурита глубоко вздохнул и задушенным шёпотом спросил:

- Сеньор Михаэль, вы здесь?
Ответа не последовало.

- Сеньор Михаэль! - снова позвал Зурита.

Напряжённое сопение донеслось из дальнего угла комнаты, но снова никто не отозвался.

- Чёрт побери! - сказал Зурита, и вдруг сеньор Михаэль подал голос:
- Что вам угодно, дон Зурита? - сказал он. - Уже поздно, ложитесь спать, вы мешаете людям!

- Я не мешаю, - суетливо заговорил Зурита, - мне что? Я только хотел узнать, не знаете ли вы, где сейчас спит донна Лаура?
- Понятия не имею, - последовал чёткий ответ.
- Очень жаль, - сокрушённо произнёс Зурита и умолк. В углу вновь засопели, и он сказал:
- Простите, а этого, как его… Картахены здесь нет?
- Тут он, тут, рядом с вами, спит на полу без задних ног. Да ложитесь же вы наконец спать, чёрт бы вас побрал! - рявкнул Михаэль.

- Извините, сеньор Михаэль, - еле слышно проговорил Зурита, - просто дело в том, что донна Лаура - скверная женщина, ей нет ни малейшего дела до моих чувств, я ей совершенно безразличен, и она меня бросила. Я думал, она где-нибудь с этим… с Картахеной.

Михаэль заскрежетал зубами на всю комнату, а затем громко и внятно произнес:
- Знаете что, дон Зурита, ложитесь-ка немедленно спать, не то я вас выброшу а окно! - И грозно замолчал.

Зурита ещё раз тяжело вздохнул в улёгся на свободное место рядом с Картахеной. Некоторое время он молчал, а потом вновь заговорил:
- Сеньор Михаэль, - сказал он, - сеньор Михаэль, я решил покончить жизнь самоубийством!
- Ну и прекрасно! - огрызнулся Михаэль.

- Я понимаю, - согласился - Зурита, - но я только хотел вас спросить, как вы думаете, если я выброшусь в окно, то разобьюсь или нет?
- Наверняка, - бодро ответил сеньор Михаэль, - тут второй этаж, до земли футов тридцать - мокрое место останется.

Зурита да некоторое время вновь утих, а затем вновь сказал:
- Нет, второй этаж - это, пожалуй, высоковато. Ещё, чего доброго, и впрямь разобьюсь. Не буду бросаться!

Сеньор Михаэль издал обречённый стон и вновь заскрежетал зубами. К счастью, больше дон Зурита ничего не сказал, всецело предавшись своим грустным мыслям, так что остаток ночи прошел довольно спокойно, но на рассвете дон Антонио проснулся опять же от голоса дона Зуриты, Протерев глаза и с трудов сообразив, где он, дон Антонио в следующий момент пришёл в несказанное удивление: дон Зурита ругался матом! Это было столь же невероятно, как если бы лошадь заговорила вдруг человеческим голосом! Никто никогда в жизни не слышал от Зуриты ни одного ругательства, в вот на тебе! Сидя на матрасе в ночном одеянии, ни к кому не обращаясь, дон Зурита отчаянно и витиевато матерился, обвиняя донну Лауру в разнузданном поведении в во всех прочих смертных грехах.

Дон Антонио некоторое время слушал молча, а затем не выдержал и сказал:
- Доброе утро, дон Зурита. С чего это вы так разволновались? Право, не стоит, всё в полном порядке. Вот у меня - даже голова не болит!

Зурита посмотрел на него с непониманием и снова непотребно выругался и потряс кулаком.

Тут в беседу вмешался сеньор Михаэль и произнёс длинную сердитою тираду, которую здесь привести невозможно, но смысл которой сводился к тому, что таких мерзавцев, которые не дают порядочным людям вою ночь спать, нужно по крайней мере кастрировать в никогда более но впускать в приличные дома.

В этот момент в окно заглянуло яркое утреннее солнце, и его первый узкий луч упад сеньору Михаэлю на лицо. Михаэль чихнул. Наступило утро.

Пробудился менестрель Гильермо, быстро натянул на себя недостающие части одежды и схватил гитару. Мощные аккорды в звуки могучего голоса менестреля разнеслись по всему замку. Повсюду стали просыпаться люди, снова начались оживление и суета. Все наскоро приводили себя в порядок и готовились к продолжению праздника.

Дон Зурнта подошёл к двери, за которой была комната молодоженов, и начал барабанить в неё руками и ногами.

К нему подбежала мать дона Алканьо донна Изабелла.
- Что с вами, дон Зурита? - встревоженно поинтересовалась она. - Вы, наверное, не выспались?
- Нет, - ответил Зурита, - просто я хотел поговорить о доном Алканьо. Мне это совершенно необходимо.
- Видите ли, - мягко возразила донна Изабелла, беря его за руку выше локтя, - дон Алканьо едва ли сейчас сможет поговорить с вами. Он... ну, в общем, вы же понимаете, дон Зурита. Подождите, пока он выйдет.

- Но мне надо поговорить с ним именно сейчас! - упрямо возразил дон Зурита. - Совершенно срочно! У меня к нему очень важное дело.
- Ваше дело наверняка может подождать, ничего не случится. Пойдите пока погуляйте, а потом поговорите. - И она ушла куда-то по коридору.

Зурита немного потоптался перед запертой дверью, стукнул в неё ещё несколько раз и, не дождавшись ответа, схватил свой плащ, натянул на себя и заметался до замку.
- Я уезжаю! - кричал он, вбегая по очереди во все комнаты. - Уезжаю! Всё! Мне здесь больше делать нечего!

- Постойте, дон Зурита! - увещевали его. - Куда же вы? Смотрите, какие тучи надвигаются! Сейчас наверняка пойдёт дождь! Посидите с нами, поешьте, попейте, а там и дон Алканьо с женой появятся.
- Нет! - кричал Зурита. - Ни за что! Уезжаю! Меня Лаура бросила! - И выбежал на улицу.

И едва он оказался за порогом, как грянул гром,и на землю сплошной стеной обрушился ливень. Прильнув к окну, гости видели, как Зурита, подняв воротник плаща, с удивительной скоростью побежал прочь от замка и вскоре исчез за поворотом из виду.
- Потонет где-нибудь… - оказал кто-то.
- Не потонет! - возразили ему. - Какая-нибудь карета подберёт. Свет не без добрых людей. Пойдём лучше попьём пива.

Свадебное торжество продолжалось. Дон Антонио, собравшись вставать, неожиданно обнаружил полную пропажу доспехов. К счастью, он не успел впасть в полное уныние, так как ему разъяснили, что доспехи его находятся в комнате дона Алканьо. Бравый дон Антонио успокоился и облачившись в сборный костюм, состоявший из различных частей одежды других людей, выбрался во двор. Там уже собралось значительное число гостей, горячо обсуждавших перепитии вчерашнего вечера. Здесь же присутствовали дон Куролессио, сеньор Михаэль и менестрель Гильермо, которые встретили появление дона Антонио криками неподдельного восторга, что было обусловлено главным образом необычностью его костюма.

Дон Антонио приветствовал их церемонным поклоном и присоединился к их компании. Как и все, азартно вспоминая похождения друг друга накануне, Антонио высказал мысль, что в ближайшее время слух о свадьбе дона Алканьо распространится но всей Западной Каталонии, и всё население этой части великого испанского королевства долгое время только в будет говорить, что об этом удивительном событии. Все согласились с ним, а Михаэль намекнул, что в немалой степени этому будут способствовать именно приключения дона Аитонио, и в частности та их часть, которой лично он, Михаэль, не видел. Антонио возражать не стал, а лишь загадочно улыбнулся.

Но в этот момент на пороге замка появились двое полуодетых гостей и в решительных выражениях потребовали от дона Антонио возвращения их одежды. Тому ничего не оставалось, как подчиниться. Лишённый, таким образом, возможности находиться а обществе остальных донов, он уединился в спальной комнате, где, сидя на полу, неспеша попивал пиво и что-то невразумительно напевал, дёргая струны гитары дона Зуриты. Время от времени к нему походил кто-нибудь из друзей, выражал своё сочувствие и уходил.

Но вот, наконец, раздался пронзительный трубный звук рога, и все гости разом закричали: "Виват!" и захлопали в ладоши. Это вышли из своей комнаты молодые супруги. Любезно улыбаясь направо и на-лево приветствующим их гостям, они прошли в главный зал.

- К столу, доны я доньи, пожалуйте к столу! -раздался звучный голос дворецкого.

Гости устремилась в зал и с удивительной быстротой расселись по местам. Зазвенели кубки, загремели ножи и вилки, забулькало вино. Веселье вступало в новый этап. Снова начались тосты за здоровье молодых и за процветание обоих породнившихся семейств, и каждый тост непременно заканчивался одобрительными криками публики. Лакеи, сбиваясь с ног, подносили всё новые и новые экзотические купания и напитки, которые тут же уничтожались с поразительным энтузиазмом.

В разгар торжества дон Антонио внезапно встал и объявил, что вынужден откланяться, поскольку ему необходимо срочно отбить в Валенсию на турнир. Присутствующие, а в особенности благородные доны Алканьо, Куролессио в Михаэль, восприняли это заявление с негодованием. Бурно жестикулируя, они принялась объяснять дону Антонио, что турнир - вовсе не настолько важное дело, чтобы из-за него вероломно уезжать со свадьбы дона Алканьо, и что отсутствие дона Антонио отнюдь не помешает успешному проведению турнира, а может быть, даже будет ему способствовать. Дон Антонио пробовал было возражать, но тут перед ним поставили бутылку водки из далёкой и таинственной страны Польши, и он принял бойцовское решение игнорировать турнир, что было встречено всеобщим одобрительным воплем.

Затем, по прошествии некоторого времени, когда почти всё уже было съедено и выпито, и наступила пауза, был дан собственными силами небольшой концерт в честь молодожёнов. Впрочем, сами молодожёны тоже участвовали в нём, а также доны Антонио, Куролессио, Михаель, графиня Ортенсия и ряд других добровольцев. Они пели, плясали, разыгрывала потешные сценки в стиле бродячих балаганов, повергая зрителей в гомерический хохот. После концерта начались танцы, продолжавшиеся до полного изнеможения, а потом гости понемногу начали собираться в путьдорогу. Лишь несколько наиболее выносливых, в том числе достойный бард Картахена и донна Лаура, решили остаться в замке Элеоноры ещё на одну ночь, чтобы назавтра продолжить развлечение.

Менестрель Гильермо, пройдя нетвёрдой походкой по всем комнатам, собрал в кучу все свои инструменты и стал пытаться забрать их с собой. Вначале у него ничего не подучалось, но в конце концов он ухитрился обвешаться со всех сторон гитарами, барабанами, дудками, рожками и в таком виде собрался уходить. Его принялись уговаривать оставить инструменты у Элеоноры до тех пор, пока дон Алканьо сам не привезёт их ему в собственной карете, но Гильермо не согласился.
- Это моё! - безапелляционно заявил он, крякнул от напряжения в вышел за дверь. Правда, пройдя лишь шагов сто, он, видимо, почувствовал себя не очень уютно и вернулся обратно, В прихожей он с грохотом скинул с себя все свои инструменты, а потом, взяв из них лишь одну свою любимую гитару, раскланялся в удалился, на сей раз уже окончательно.

Примерно в это же время собрались уезжать дон Антонио, дон Куролессио и некий дон Диего, давнишний знакомый дона Алканьо. Дон Антонио был заметно нетрезв. Ему помогли взобраться на коня, он что-то прокричал хозяевам и оставшимся гостям по-английски, взмахнул рукой, пришпорил коня и поскакал вперёд с удивительной быстротой. Доны Диего и Куролеосио устремилась за ним, опасаясь, как бы он не свалился с лошади, и вскоре догнали.

Тут дон Антонио, должно быть, под впечатлением от польской водки, принялся приставать по очереди к обоим донам с вопросами насчёт того, как там, в Польше, в кто там пан? Доны отвечали, что знали, но их ответы, видимо, не показались дону Антонио достаточно убедительными, и он настойчиво повторял свой вопрос снова и снова, пока, наконец, ему не надоело, и тогда он начал рассказывать дону Куролессио про свою службу при дворе его величества, и дон Куролессио, надо отдать ему должное, все это терпеливо выслушал. Когда Антонио, наконец, закончил свой рассказ, они уже подъезжали к его замку. Дон Антонио поблагодарил Куролессио за внимание (дон Диего оставил их значительно раньше), попрощался с ним, и оба разъехались по домам.

Тем временем из замка донны Элеоноры отбыла заключительная группа гостей, в том числе сеньор Михаэль и графиня Ортенсия. На этом свадьба, в основном, завершилась. Правда, по некоторым сведениям, имело место небольшое продолжение её и на третий день, но достоверных данных об этом не сохранилось.

После свадьбы молодожёны переехали в замок к дону Алканьо, где примерно месяц прожили в любви в согласии, но тут в их счастье вмешалась злая судьба в лице всё того же пресловутого интригана и авантюриста герцога Оливареса. Ему вновь срочно потребовалось собрать свое войско, а дон Алканьо, поглощённый заботами молодого супруга, не принял, увы, своевременных мер в тому, чтобы обезопасить себя от посягательств.

И когда в один прекрасный день к нему явились двое вооруженных рыцарей из свиты герцога с предписанием немедленно прибыть в место сбора армии, ему ничего не оставалось делать, кроме как трогательно проститься с женой и родителями, оставить прощальное письмо друзьям и отправиться по назначению - на войну с маврами, Бог знает в какие края.

Но тут уже начинается совсем другая история, которая когда-нибудь, может быть, ещё будет написана.

В оглавление

Назад