Я - просто кот. Черный, с белой грудью и разноцветными лапами: одна черная, другая – белая. В меру упитанный, хотя не толстый – от переедания воздерживаюсь. Просто кот
Повесть
Оглавление
Как бы предисловие
Я люблю котов (ну, и кошек, конечно же). И вообще всех представителей семейства кошачьих: рысей, тигров, леопардов, львов, пантер и прочих. Я уверен, что это чрезвычайно умные звери, обладающие к тому же такими уникальными способностями, которые люди пока что и вообразить толком не в состоянии, не то что объяснить с научно-материалистических позиций. Да и не очень-то люди этого хотят, если честно: им приятнее и комфортнее ощущать себя «венцами творения», единственными разумными существами на Земле, а то и во всей бесконечной Вселенной. И чего ради должны они признавать, что по части разума у них есть не то чтобы конкуренты в животном мире, но, во всяком случае, равные им? Как тогда быть с идеологией «человеческого лидерства»? И среди людей далеко не все и не всех считают не то что равными, но хотя бы достойными нормального разговора, а что уж говорить о «тварях бессловесных», у которых и души-то нет?
Вот об этом, собственно, история, предлагаемая Вашему вниманию, дорогой читатель. Нужно стремиться понимать других, в том числе и животных, а особенно (такой уж мой личный взгляд на это) – котов. Тем более, что людей понять пока, увы, не очень-то получается, и общий язык найти удается, прямо скажем, нечасто, иначе жизнь у нас была бы совсем другой, непохожей на ту, что имеем сегодня. Так, может, начать с тех, кто уже много веков живёт рядом с нами под одной крышей, но о ком мы знаем до изумления мало, и, что самое печальное – толком и не хотим знать. Навалили в миску корма, налили в блюдце воды, почесали за ухом – и всё, достаточно, с вас, ребята, хватит.
Не могу сказать, что я сам сильно преуспел в понимании котов, мои успехи в этом можно оценить как весьма и весьма скромные, но я, по крайней мере, пытаюсь. Так давайте пытаться все! Научимся понимать домашних существ, а потом, чем чёрт не шутит, авось и с людьми нам станет попроще? Но даже если и нет – мы всё равно откроем для себя столько нового и поразительно интересного, что, право же, стоит попробовать.
И последнее: я писал не руководство по общению с котами, а историю о том, как оно могло бы выглядеть и что дать и нам, и нашим пушистым друзьям. Короче, это, в общем, фантастика. Но фантастика имеет свойство нет-нет, да становиться былью.
Приятного Вам чтения!
Часть 1
Я - просто кот. Черный, с белой грудью и разноцветными лапами: одна черная, другая – белая. В меру упитанный, хотя не толстый – от переедания воздерживаюсь.
Живу с двумя хозяевами, я, про себя, называю их «мама» и «папа».
Мама – дама уже не молодая, но выглядит вполне нормально, даже моложе своих лет. Одевается стильно, можно сказать, красиво, крайностей моды избегает, но за модой следит. Женщина строгая, часто даже сердитая, чувства юмора хотя и не лишена, но по отношению к себе никаких шуток и двусмысленностей не допускает, хотя в других самоиронию ценит и одобряет, и подшутить над другими зачастую совсем не прочь.
Папа – другое дело. Человек веселый, беспечный, добродушный, совершенный балбес в бытовом смысле слова, то есть решительно не понимает, чем алюминиевое ведро лучше оцинкованного, или чем ламинат хуже паркета, но знает массу смешных историй и анекдотов, которые сыплются из него, как из рога изобилия. Лет ему тоже немало, но, в отличие от мамы, его это не волнует. Он почему-то думает, что выглядит моложе своего возраста, и некоторые его друзья и знакомые, то ли искренне, то ли смеха ради, всячески его в этом мнении поддерживают, однако на мой взгляд выглядит он ровно на свои годы, даже, иной раз, старше, так как здоровье у него – так себе. Но он о здоровье не думает, считая, что оно (здоровье) – как деньги: либо есть, либо нет, и тут всё равно ничего не поделаешь. В общем – хороший человек, симпатичный, хотя и разгильдяй: может забыть навалить мне еды или налить в миску свежей воды, а уж мама этого ни за что в жизни не сделает. Она никогда ничего не забывает, хотя иногда хочется, чтобы уж лучше забывала время от времени что-то не очень важное, но была бы не такой строгой и правильной. Ну да ладно, это не беда…
Мне, собственно, как коту, много ли нужно? Кормили бы, поили да не очень приставали со своими человеческими глупостями – вот, в общем-то, и всё. Хотя приятно иногда, когда кто-нибудь из людей поиграет со мной, или подержит на руках, или погладит по голове (я больше всего люблю, когда гладят именно по голове, между ушами, или чешут под подбородком), но это, в общем, не обязательно. Лучше, когда мы все: папа, мама и я – сидим вместе в комнате, перед телевизором, но это только так говорится – сидим перед телевизором, а на самом деле занимаемся каждый своими делами: папа что-то делает на компьютере – то ли программу какую-то пишет, то ли просто творит для себя, мама читает всякую ерунду в гламурном журнале (она всегда говорит, что читать это ей смешно и даже противно, но я не помню ни одного журнала из тех, которые она покупает, который бы она не прочитала «от корки до корки»). Я сижу себе на подоконнике и смотрю в окно. Ну и одним глазом поглядываем в телевизор – вдруг что-то интересное покажут? Хотя дождешься от него, от телевизора… Я давно уж по нему ничего стоящего не видел…
Сердце бешено колотилось, кровь толчками стучала в уши, в груди глухо сипело, перед глазами все прыгало, и плыли разноцветные пятна. Он чувствовал, что сейчас умрет. Силы покинули, душа почти рассталась с телом, даже страх пропал. Все поглотила страшная, смертельная усталость. Он больше не мог бороться. Ноги еще держали, но уже не слушались. Все, конец. Слишком долго он пытался спастись, но все напрасно. Да и зачем? Что он выгадает, если останется жить? Не сегодня, так завтра все повторится снова. Бессмысленная, безжалостная борьба за выживание вымотала его, опустошила, лишила остатков воли и стремления продолжать топтаться по земле. Враги рядом. Сейчас появятся. Осталось только выбрать между долгой, мучительной и страшной, или мгновенной смертью. Просто пришел конец, вот и всё.
Он вышел из укрытия и подошел к краю крыши. Из-за бетонного выступа появились враги. Солнце выглянуло из-за тучи, осветило грязную, заплеванную крышу (надо же: не лень переться сюда, чтобы нахаркать! – еще успел подумать он), мягко дунуло теплым воздухом. «Не хочет! - подумал он. - Не отпускает! Ну, и ладно. И на том спасибо!» - и решительно шагнул вперед…
Пока летел вниз, сознание успело покинуть его, и последнюю свою секунду он прожил, уже ничего не чувствуя и не понимая. А потом всё заволокло непроницаемым мраком, и все чувства будто разом выключились: не стало ни звуков, ни запахов, ни горечи во рту, ни потоков воздуха, обдувающих со всех сторон. И мир вокруг окончился вместе с ним…
Кот дернулся и проснулся. Спросонья ему показалось, что все предметы вокруг придвинулись к нему вплотную, и он жалобно запищал.
- Спи, малыш! – раздался сонный голос мамы. – Спи, еще ночь! Что ты размяукался?
Кот огляделся по сторонам, тряхнул головой и пришел в себя.
«Опять этот мерзкий сон! – подумал он. – И что он стал так часть сниться в последнее время? Теперь, небось, и не засну! Вот черт!».
Он спрыгнул с кресла, прошел на кухню, попил воды из миски и пожевал мягкий корм. Потом запрыгнул на подоконник, некоторое время смотрел в черное пространство двора, и, почувствовав, что нервы почти успокоились, вернулся в мамину комнату. До утра его больше ничто не тревожило.
Своего кошачьего детства я не помню. Мне кажется, что я всегда жил со своими сегодняшними хозяевами. То есть, не только с ними, но и с их дочерью и ее мужем. Из рассказов Кати (дочки хозяев) я запомнил, что однажды утром, когда ее муж Денис открыл дверь на лестничную клетку, чтобы вынести мусорное ведро, он увидел на пороге маленького черно-белого котенка. Это, вроде как, был я. Котенок сказал «Мя!», после чего решительно направился в квартиру мимо остолбеневшего от такого нахальства Дениса. Тут в прихожую вышла Катя, радостно воскликнула: «Ой, какой хорошенький котенок!», схватила меня на руки и принялась тискать. Мне это не понравилось, я заорал и начал вырываться, но Катю это, похоже, только раззадорило. Она еще крепче стиснула меня в объятиях и удивительно льстивым и ласковым голосом обратилась к мужу: «Деня, возьмем его себе? Ну пожалуйста, ну, Дениска, дорогой мой, возьмем этого пушистика?!», хотя в то время я, как говорят, отнюдь не был «пушистиком». При этом она так посмотрела на Дениса, что у того не осталось выбора. Редко какой мужчина способен отказать женщине, смотрящей на него таким взглядом. Впрочем, он и сам был не прочь взять меня к себе в дом. И я, в результате, остался у них.
Впрочем, я этого не помню.
Мое первое воспоминание – о болезни. Вернее, не о самой болезни, а о том, как Катя с Деней меня лечили. Что уж там со мной стряслось – не знаю, только ветеринар посоветовал делать мне уколы какой-то гадости прямо в загривок. И они делали! Катя, надев плотные перчатки, держала меня, стиснув так, что я еле мог дышать, а Денис колол длинной холодной иглой. Помню я при этом скорее не боль, а ощущение, что укол меня убьет, что я обязательно от него погибну. Почему я так решил – опять же, не знаю. Я вырывался, орал и царапался так, как никогда в жизни, думая таким бешенным сопротивлением хоть немного отсрочить неизбежный конец. «Надо же, какой сильный!» - с неподдельным изумлением говорила Катя, еще крепче сжимая мне бока и прижимая к туловищу лапы. А Денис, сделав свое мерзкое дело, выдергивал иголку из моего затылка, отскакивал в сторону и испуганным голосом кричал: «Бросай!».
Катя отпускала меня, я шмякался на пол и тут же забивался под диван, откуда долго еще жалобно мяукал, но потом все-таки выходил на открытое пространство, где меня тут сразу начинали тискать, гладить, чесать за ухом и говорить, какой я хороший. А я все ждал какого-нибудь подвоха, и даже урчать не хотел.
К счастью, болезнь быстро кончилась, и колоть меня перестали. А дальше пошла нормальная будничная жизнь. Деня и Катя очень любили меня, грех жаловаться, правда, по молодости лет, то покормить время от времени забывали, то лоток обновить, то пропадали куда-то на два, а то и три дня, но я на них не обижаюсь. Славные ребята! Умные, добрые, веселые, а когда к ним иногда приходили гости – вообще было здорово! Столько всего интересного рассказывали, так смешно и к месту шутили, такие хорошие песни пели – не то, что по этому поганому ящику…
В общем, жилось мне у них нормально, только скучновато, конечно. В квартире я быстро обследовал все углы и убедился, что ничего нового в ней открыть больше не удастся. На улицу меня не выпускали. Из одного окна мне была видна оживленная улица, отделенная от дома узеньким сквером, а из двух других – двор, где всегда играли одни и те же дети, сидели на лавочках одни и те же старушки да гоготали над дурацкими анекдотами одни и те же подростки. Ничего интересного здесь, вроде бы, не было, но я знал, что это далеко не весь мир, что во дворе или в сквере перед улицей мир только начинается, а дальше в нем много удивительного, радостного, но и опасного тоже. Мне очень хотелось погулять по этому неведомому миру, изучить его, обследовать, как обследовал я каждый квадратный сантиметр своей квартиры, но, к сожалению – не получалось. Приходилось поэтому много спать.
Во сне жилось интереснее, чем наяву, там всегда происходило что-то необычное и увлекательное. Кажется, окно в бескрайний внешний мир приоткрывалось, и я мог ходить, где хочу, изучая и постигая то, что во время бодрствования было недоступно. Иногда я попадал в дальние страны, где все было непривычно и странно, совсем не так, как в дневном мире вокруг меня, иногда оказывался в других городах, где бродил по улицам в поисках разгадки какой-то удивительной тайны, и постоянно влипал при этом во всякие невероятные ситуации, из которых еле-еле удавалось выбраться живым. Один раз меня занесло на другую планету, а несколько раз явно забрасывало в сказку, и там вокруг меня кружились сказочные персонажи и происходили настоящие чудеса.
В этих поразительных сновидениях причудливым образом менялись не только места действия, но и времена – от доисторических, когда еще даже не было людей, до отдаленного будущего, где людей, казалось, тоже не было, а вместо них на каждом шагу попадались самые разные умные машины и механизмы, от интеллектуальной кофеварки до совершенно человекоподобных роботов, которые были практически неотличимы от людей, но я, кот, почему-то точно знал, что это именно роботы. Иногда в этих путешествиях по времени мне встречались и исторические персонажи той поры, в частности, я отчетливо помню Александра Македонского, Уинстона Черчилля и Федора Достоевского. Вообще же достоверность «картинки» была совершенно поразительной, и я уверен, что ни один кинорежиссер, снимавший фильмы про другие времена, никогда не мог добиться ничего подобного, сколько бы ни стремился к этому. Реальность происходящего ощущалась во всем, начиная от взглядов и походки людей, и кончая вкусом конфет и запахами базара или трактира.
Да-да, именно так! Повторю, что я воспринимал сновидения как самую настоящую, параллельную, если можно так выразиться, жизнь, в которой находилась работа всем органам чувств, в том числе вкусу, обонянию и осязанию. Где- то я слышал, что у кошек нет цветового зрения, что они видят окружающий мир черно-белым, точнее, в градациях черного, белого и серого, как в старинном кино. Какой дурак это придумал? Картины, которые я видел во сне, по богатству и насыщенности красок превосходили все, что способна произвести самая прихотливая фантазия. Ни одна кинопленка, ни один компьютер не смогли бы передать все бесконечное разнообразие их оттенков и переходов! Впрочем, я знаю, что далеко не все люди способны видеть цветные сны. А люди не любят, когда кто-то в чем-то их превосходит, вот и придумали про черно-белое восприятие мира котами.
И что еще удивительно – происходящее во сне я ощущал, как человек. Не как кот! Я упоминал уже про вкус конфет. В «дневной» жизни мне их вкус был глубоко безразличен, если не сказать – противен. Впрочем, нет, просто безразличен. Мне никогда не приходило в голову съесть конфету, даже если очень хотелось есть, когда Катя с Деней забывали оставить мне еду и исчезали где-то на пару дней. Во сне же я мог поедать конфеты с удовольствием, и находил их вкус очень даже приятным. То же и с запахами. Запах духов, который меня раздражал, когда исходил от Кати, во сне казался весьма привлекательным и поднимающим настроение. Запах рыбы, за источником которого я мог запрыгнуть с пола на кухонный шкаф, во сне, наоборот, казался противным и досаждающим, и от него хотелось поскорее отделаться. Запах сырого мяса оставлял меня совершенно равнодушным, зато запах жаренного, который днем не производил никакого впечатления, ночью очень мне нравился, пробуждал аппетит и тоже поднимал настроение. Кстати, я упоминаю здесь слова «днем» и «ночью» тоже, так сказать, в «человеческом» смысле, поскольку я, на самом деле, мог спать когда угодно, и совсем не обязательно ночью, в отличие от подавляющего большинства людей.
И самое удивительное – во сне я чувствовал себя человеком и вел себя, как человек, хотя внешне выглядел, как кот. Впрочем, точно не знаю, но, по крайней мере, окружающие обращались со мной именно как с котом, но я-то воспринимал все по-человечески! То, что должно было управлять моими поступками, будь я «нормальный» кот, во сне не имело надо мной власти, а то, чему коты часто не придают значения, оказывалось очень важным для меня, как если бы я был человеком. Это сложно объяснить, но мое мироощущение во сне менялось кардинально, и часто очень отличалось от того, которое бывало в периоды бодрствования. Например, я говорил, что иначе воспринимал запахи и вкусы. Зато другие ощущения, свойственные любому коту, во сне исчезали. В частности, я терял способность безошибочно ориентироваться в пространстве и находить самостоятельно дорогу к нужному месту. Как же это иногда мешало!
Кстати, откуда я знаю, что воспринимал во сне мир по-человечески, а не, допустим, по-собачьи? Понятия не имею! Знаю, и все!
Игорь затравлено огляделся по сторонам и прислушался. Никого не было, но страх не прошел. Ему казалось, что вот-вот откуда-то на него набросятся, и он даже не успеет заметить, кто. «Успокойся, - начал говорить он себе. - Почему, собственно, ты думаешь, что тебя должны убить? Это все нервы, приятель. Откуда им знать, в конце концов, что это именно ты? Они ведь тебя и не видели практически».
Он еще раз огляделся. Кругом было пусто, вокруг асфальтового пятачка равнодушно громоздились многоэтажные стены домов. Вроде бы и окна многих квартир выходят сюда, да что толку? Случись что, никому и в голову не придет заступиться или позвать на помощь, даже просто крикнуть из окна. А спрятаться тут абсолютно негде. Вот в чем дело! Нельзя попадать в такие места! Нужно ходить только там, где можно быстро где-нибудь скрыться. А в такие глухие закоулки – ни ногой. Зачем он сюда попал? Хотел сократить расстояние. Сократил, молодец!
Игорь быстро пошел к углу площадки, откуда узенькая асфальтовая тропинка вела на большую оживленную улицу. Выбрался благополучно. Среди массы снующих взад-вперед людей стало как-то поспокойнее. Он остановился, отдышался и пошел не спеша, без какой-либо определенной цели, куда глаза глядят. В голове настойчиво пульсировала мысль: нет, так жить нельзя! Нужно что-то делать. Жаловаться некому, те, кому можно бы пожаловаться, скорее всего тут же выдадут его с потрохами, кому надо. Значит, бежать! А куда? Неважно! Главное - не оставаться здесь, на верную смерть. На вокзал, запрыгнуть в любой поезд, и ехать. Куда – не важно. Чем дальше – тем лучше. А там видно будет…
А может, все же он зря психует? Если его и ищут, то каким образом могут найти? Что они, в конце концов, про него знают? Но какое-то первобытное чувство близкой опасности тут же вмешалось. Нет, бежать! Срочно. Лучше перестраховаться. Береженого – Бог бережет!
И надо же было такому произойти! Жил себе спокойно, никого не трогал, никому не был нужен, но и от других ничего не хотел. Жил не хуже, и не лучше многих, нормально, в общем. Как все. Приходилось, конечно, крутиться, чтобы позволить себе что-нибудь, кроме удовлетворения самых примитивных потребностей, ну, так ведь многие так живут, не он первый, не он последний, времена-то вокруг суровые, каждый сам за себя. И вдруг на тебе!
Один неверный шаг, одна-единственная глупость, совершенная скорее по наивности, чем из-за желания быстро добиться решительной перемены в жизни, поставила его перед угрозой неминуемой гибели, если только не удастся каким-то чудом обмануть врагов. Из всех одолевавших еще недавно забот вдруг осталась всего одна: как уцелеть? Ясно, что надо бежать. А дальше? Как жить в незнакомом месте? Где? Чем добывать хлеб насущный? Ни одного ответа на эти вопросы пока не просматривалось. Главное – вырваться из капкана. А остальное как-нибудь уладится.
Началось всё с того, что Игорю позвонил по телефону какой-то незнакомый мужик и предложил заняться биржевыми спекуляциями. До того момента Игорь ничем подобным не занимался, верхом финансовой предприимчивости для него было поместить небольшую сумму в Сбербанк и спокойно получать несколько процентов в год. Во все остальное он не верил, а всякого рода биржевые операции вообще считал разновидностью рулетки, в которую выиграть принципиально нельзя. Естественно, отказался. Однако мужик не отстал, позвонил снова и начал взахлеб рассказывать, какой надежный бизнес он предлагает, и каких грандиозных результатов можно достичь, если довериться опытным консультантам, которые будут все продумывать за тебя, а тебе останется только пожинать плоды их мастерства. Нужно было бы сразу повесить трубку, но Игорь не решился: не привык он поступать столь невежливо, и к тому же что-то подсказывало, что настырный мужик просто так не отстанет, будет звонить еще.
А собеседник разливался не просто соловьем, а целой соловьиной стаей! Убеждал, что биржа – это такое место, где всё просчитывается и планируется «с точностью до копейки», нужно лишь быть в курсе тенденций и правильно интерпретировать поступающие с разных сторон сигналы, но для опытного брокера это никакого труда не составляет. Сыпал массой терминов, большинство из которых его собеседник слышал впервые, ссылался на статистику доходов брокерских агентств и общепризнанный в кругах профессионалов авторитет компании, которую он представляет. Говорил, что из многочисленных его клиентов никто ни разу не проиграл своих денег, все неизменно получали прибыль, в результате чего некоторые даже занялись в конце концов этим делом профессионально. Сетовал, что люди слишком мало знают о бирже как инструменте зарабатывания денег, иначе экономическая ситуация и уровень жизни в стране были бы не в пример лучше той, которая есть сейчас. «Вся Америка играет на бирже! – азартно кричал он в телефон. – Практически каждый там владеет теми или иными инструментами финансового рынка, и почти все выигрывают, кроме тех, кто по глупости пренебрегает советами специалистов». А уж американцев-то в какую-нибудь аферу не вовлечешь, они запах денег чуют за сто миль!
Словом, настырный мужик уговорил-таки Игоря вложить в этот бизнес для начала относительно небольшую сумму (по биржевым понятиям, впрочем). При этом особенно напирал на то, что все деньги можно будет в любой момент забрать, если захочется. Несколько смутило, правда, то, что вносимую сумму пришлось перечислять черт-те куда, в какой-то филиал люксембургского банка на Каймановых островах. Вряд ли оттуда их удастся так легко изъять, но его опять убедили, что на самом деле нет ничего проще.
Поначалу все шло хорошо. Консультант звонил почти каждый день, долго молол языком про последние события на мировых рынках, рассказывал, что повысилось, что понизилось, пересказывал оценки всевозможных экспертов и прогнозы биржевых аналитиков. Под конец разговора советовал, что купить, что продать, спрашивал «Согласны ли Вы произвести эту операцию?», после чего отключался. На следующий день звонил и сообщал результат. Результат обычно был положительным. Текущий счет уверенно рос, вскоре сумма на нем практически вдвое превысила первоначальную. Пару раз случились, правда, проигрыши, но незначительные. В целом же казалось, что ушлый консультант нутром чует колебания рыночной почвы и направления финансовых ветров. Даже сверлившая поначалу мозг противная мысль «А что же он с чужими-то деньгами работает? Давно бы уж, при таких-то способностях, преумножил свои и стал бы новым Джорджем Соросом или Уорреном Баффетом?» вскоре растворилась в потоке благих вестей с полей биржевых сражений.
И вдруг консультант пропал. Не звонил неделю, потом и следующую неделю, в середине третьей недели Игорь решил позвонить ему сам и с трепетом в душе набрал номер телефона, который консультант оставил «для экстренной связи». Консультант взял трубку практически сразу, поздоровался, а на вопрос, почему не звонил, ответил: «Так у вас же всё. Стоп-лосс сработал».
- Что сработало? – не понял Игорь.
- Стоп-лосс. Приостановка операции при достижении величины потерь, равной сумме на счете. Я вам рассказывал. Страховочный механизм биржи, чтобы клиент не ушел в минус, и брокерская компания не понесла убытков.
В данном случае, как и следовало ожидать, компания никаких убытков не понесла, зато счет бедного клиента стал строго равен нулю.
- Как же так? – только и смог пробормотать он.
- Бывает! – каким-то глумливым голосом проговорил консультант. – Рынок неожиданно развернулся не в ту сторону. Все произошло очень быстро, я ничего не успел предпринять. И закончил с совсем уж хамской интонацией:
- И про старуху бывает порнуха! – и повесил трубку.
Но Игорь этим объяснением не удовлетворился. Он принялся названивать и назойливо домогаться деталей случившегося: что это была за сделка, что продавалось, что покупалось, почему был выбран именно такой вариант действий, и что случилось потом, из-за чего все эти расчеты пошли прахом? С каждым звонком консультант отвечал все более неохотно и все менее вежливо. На просьбу прислать письменный отчет прислал по электронной почте ссылку на страницу, на которой глазам клиента предстали несколько строк цифр и аббревиатур, единственно знакомыми из которых оказались «USD» и «GBP». Правда, в конце стояла цифра, строго равная последней сумме на его счете, но, увы – со знаком «минус».
Эта последняя цифра почему-то особенно взбесила Игоря, показавшись явным издевательством. Он побежал в банк, откуда переводил деньги на счет, и потребовал немедленно закрыть счет, перевести деньги обратно и выдать ему. В банке сказали, что увы – счет не у них, а в люксембургском банке на Каймановых островах, обращаться надо туда, а здесь помочь, к сожалению, ничем не могут. Никаких данных об этом банке у него не было, кроме номера счета, куда перевели деньги. В Интернете такой банк нашелся, но там было написано, что с частными лицами он не работает, справок по индивидуальным счетам не дает, а все взаимодействие – через уполномоченные компании. Позвонил консультанту, и тот достаточно сердито сказал, что чего, мол, закрывать счет – все равно на нем ноль, и так сам закроется, только снимать-то нечего. Круг замкнулся. Тогда Игорь позвонил консультанту снова, прокричал в трубку: «Я подаю на вас в суд!» и нажал отбой, не дождавшись ответа. На самом деле он не собирался подавать в суд. Он просто понял, что с деньгами придется проститься, и сильно из-за этого расстроился. Его последний крик в телефон был всего-навсего криком бессильной ярости, после которого он более-менее успокоился и дал себе очередную страшную клятву никогда и ни при каких обстоятельствах не связываться с теми, кто предлагает легко и быстро заработать деньги.
На другой день на дороге к дому его встретили два дюжих мужика в одинаковых черных кожаных куртках и спортивных штанах. Лица их могли служить яркой иллюстрацией выражения «не обезображено интеллектом», а общий вид не обещал ничего хорошего. К сожалению, он слишком поздно их заметил, а то бы повернулся и пошел другим маршрутом. А тут, завернув за угол, сразу же наткнулся на них. Узенькая асфальтовая дорожка в этом месте шла между двумя глухими боковыми стенами домов, так что свернуть было некуда, можно было только отступать назад. Они мирно курили, прислонившись к стене, но когда он поравнялся с ними, один из них протянул руку, схватил его за воротник и сказал:
- Ну что, мужик, поговорим?
- Поговорим,- прерывающимся голосом ответил Игорь. – Только о чем?
- Да о чем хочешь! – усмехнувшись, ответил громила и разжал руку на воротнике – О тебе, например. Кто ты такой есть и зачем живешь на земле, чего тебе на ней нужно?
«Вроде, не пьяные!» - подумал Игорь и вдруг, повинуясь какому-то внезапному озарению, дернулся назад и стремительно бросился убегать.
- Эй, куда?! – заорали сзади. - Стой!!
Он нагнулся на бегу, схватил корявый обломок асфальта, валявшийся на краю дорожки, повернулся, со всей силой, на какую был способен, швырнул его в преследователей и побежал дальше. Жуткий вопль, даже не вопль, а рев дикого зверя, раздался сзади. Он глянул через плечо, увидел, что один из преследователей держится обеими руками за глаз, а второй обхватил его сзади, будто не давая упасть, и помчался дальше.
Добежав до конца тропинки, рванул налево, продрался через густые кусты, пробежал через арку соседнего дома и выскочил на улицу. Промчался вдоль дома, завернул за угол, обогнул дом, пробежал первый подъезд и нырнул во второй, благо, что дверь в него была приоткрыта. Захлопнул за собой зверь (лязгнул кодовый замок, он, оказывается, работал, только пружина, закрывающая дверь, соскочила с гвоздя, которым была прицеплена к стене), одним махом взлетел на второй этаж и выглянул в окно. Погони не было. Постоял несколько минут, постепенно успокаивая дыхание и бешено колотившееся сердце. Мимо сверху прошла какая-то бабка, бдительно покосилась на него, но ничего не сказала. Он снова выглянул в окно. Бабка, выйдя из подъезда, поковыляла через двор, какие-то парень с девушкой вошли в соседний подъезд, а больше на улице никого не было. Жуткие мужики куда-то пропали.
Игорь простоял в подъезде еще минут двадцать, постоянно выглядывая наружу, но преследователи в поле зрения так и не появились. Зато появилась бабка, прошедшая несколькими минутами ранее мимо него по лестнице. Она вошла в подъезд, и он решил, что пора уходить. Проходя мимо бабки, небрежно кивнул ей и вышел на свежий воздух, потом огляделся по сторонам и пошел в сторону дома, но не той кратчайшей дорогой, которой убегал от преследователей, а кружным путем, вокруг нескольких длинных панельных пятиэтажек, «лежачих небоскребов», огораживающих его дом со всех сторон.
Минут через десять он уже входил в свой подъезд. На лестнице стояла соседка из квартиры этажом ниже, и с ней какая-то незнакомая тетка. Он поздоровался с ними, и соседка в ответ вдруг сказала:
- Представляете, что тут у нас произошло? Человека убили!
- Где? – внезапно севшим голосом спросил Игорь.
- Да вон там, за тридцать восьмым домом, - ответила она и показала рукой в сторону красной стены, под которой он столкнулся с теми двумя. – Камнем в глаз залепили, он, бедняга, и помер! Врач со «скорой» говорит – от болевого шока. Ужас, что делается!
- Господи! – ахнул он. – Да кто ж это его так? Что там случилось-то? Подрались?
- Уж и не знаю, - с сожалением в голосе ответила соседка. – С ним еще товарищ был, здоровый такой, как борец или штангист, да еще в тренировочных штанах. Так он, пока «скорую» ждали, да врачи над его дружком суетились, смотрели, что с ним, все говорил: Убью, мол, гада! Попадись он мне только – на куски разорву! Подрались, наверно. Только этот второй, вроде бы, и не пьяный был. Спрашивал про того, который в его друга камнем кинул: не знаем ли, где живет? Высокий такой, мол, худой, в синей куртке с вязаным воротником. Да только кто ж его знает? Мало ли кто у нас тут шляется, а такого, как он говорит – вроде бы и не припомним.
Тут она как-то придирчиво-внимательно взглянула на Игоря и продолжала:
- По его словам, вроде как бы на Вас похож! Хотя вы-то – человек порядочный, со всякой шпаной дел, как я понимаю, не имеете, а кто еще такой тут у нас есть – даже и не знаю. Может, и вообще нездешний.
- Надо же, что творится! – покачал головой Игорь. – Страшное дело! Кто бы мог подумать? И прямо средь бела дня!
- Да уж, - согласилась соседка. Милиция тоже приехала, этого, второго, с собой увезли. Только вряд ли они кого поймают. Если сразу не поймали – ищи теперь, свищи!
- Это точно! – согласился Игорь и пошел к себе наверх. Но пошел он просто так. Дома он оставаться не собирался, а решил бежать.
В голове его сложилась и намертво укоренилась следующая цепочка рассуждений: биржевые спекулянты испугались, что он подаст в суд (или просто решили раз и навсегда от него отвязаться) и прислали двух мордоворотов, чтобы его напугать. Мордовороты подкараулили его в самом удобном месте по дороге домой (знали ведь, собаки, где ловить!) и хотели, видимо, накостылять по ушам, да только он, дурак, повел себя не по сценарию и залепил одному из них куском асфальта в глаз. И тем самым подписал себе смертный приговор. Теперь-то его точно в живых не оставят! И дернул же черт убегать, да еще кидаться камнями! Надо было дать набить себе морду, и все! Правда, могли сломать или отбить чего-нибудь, вон какие гориллы, да все равно – хоть живым бы остался. А теперь – кранты. Адреса своего он им, правда, не оставлял, только мобильный телефон, по которому все время и звонил брокер, но когда на каждом углу продаются диски с базами данных всех сотовых операторов... Да и просто выследить – плевое дело, и соседка, гадюка, наверняка, небось, уже сдала его, рассказав этому «второму» все, что нужно. Это она только говорит, что не поняла, о ком речь. Все она отлично поняла, чертова кукла! Будет потом товаркам рассказывать, что, дескать, интеллигента-то хренова из пятьдесят восьмой квартиры бандюки на ножи поставили, допрыгался, умник!
Что же делать? – лихорадочно стучало в голове, и на фоне этого стука все явственнее проступала другая мысль: бежать! Бежать как можно быстрее и как можно дальше! Прямо сейчас! Куда? Да куда угодно! Главное – оторваться от этих… А там – видно будет. Бог даст – не пропаду. А иначе – точно каюк!
Игорь прислушался. Внизу заскрипела и щелкнула замком дверь в соседкину квартиру. Где-то тупо долбила музыка, но ничего необычного слышно не было. Он открыл дверь, вошел в квартиру, подбежал к письменному столу, из верхнего ящика достал конверт с заначкой – тысяч пятнадцать рублей, взял ручку, листок бумаги и лихорадочно нацарапал записку жене, что, мол, вынужден срочно уехать, позвонит, как сможет, волноваться не надо, кинул на всякий случай в карман ключи от машины и выскочил на лестницу. В подъезде никого не было, Он вышел на улицу, огляделся по сторонам и быстро зашагал в сторону, противоположную от метро: идти прямо к метро ему показалось слишком опасным…
Примерно в год я обнаружил у себя удивительное свойство: я, кот, научился понимать человеческий язык. К тому времени я уже переселился к родителям Кати, так уж получилось. Открытие оказалось довольно неожиданным: до этого в разговорах людей я воспринимал только интонацию, по которой чувствовал, хвалят меня или ругают, или хотят со мной поиграть, или пытаются добиться, чтобы я сделал что-то, что, по их мнению, нужно сделать. Слова «папа» и «мама» казались мне именами моих новых хозяев, также как слово «Базиль» было моим именем, которым меня звали, когда чего-то от меня хотели. Когда же они разговаривали между собой, я не понимал ничего, да меня это, в общем, и не интересовало, Если только мама не начинала ругаться на папу. Не люблю, когда ругаются, меня это раздражает и выводит из нервного равновесия, Ругань я, опять же, чувствовал по интонациям голоса. В таких случаях я начинал громко мяукать и пытаться запрыгнуть на маму, она хватала меня на руки, прижимала к себе, начинала гладить и успокаивать, и переставала ругаться.
Но со временем я начал понимать, о чем говорят. То есть сначала понимал общий смысл разговора, не осознавая значений отдельных слов, а потом стал разбирать и слова. Как правило, большой пользы в этом не было, папа, мама и Катя с Деней, когда они приходили к нам, редко говорили между собой обо мне, а если говорили, то все больше хвалили: какой я умный, хороший, пушистый, и все в таком духе – все это я слышал уже много раз. Но иногда умение понимать разговоры людей оказывалось полезным. Так, однажды мама взяла меня на руки и, поглаживая по спине, сказала:
- А что, папа, давай съедим этого котенка? Вон он какой толстый и пушистый! Килограмм шесть отборной кошатины! Тебе какую часть?
- Мне, пожалуй, хвост. Можно откусить?
- Давай, кусай, - согласилась мама. А я себе возьму заднюю лапку…
Тут я рванулся из всех сил, выскочил из маминых рук, спрыгнул на пол и спрятался под кухонный шкаф – в самое надежное свое убежище. Сидя там, я слышал, как они удивлялись, что я понял их разговор, а потом мама наклонилась к узкому зазору между дном кухонного шкафа и полом и сказала:
- Вылезай! Вылезай, глупенький, не будем мы тебя есть! Разве мы можем съесть своего любимого котика?
Я подумал и решил, что они, очевидно, передумали, и вылез.
Несколько раз потом они начинали разговор про то, что собираются меня съесть. Но к тому времени я понял, что они шутят, и уже не боялся, а просто подыгрывал им: начинал душераздирающе мяукать, вырывался, кусался, а когда меня отпускали – удирал под кухонный шкаф, а они опять искренне удивлялись, как это я понял, что они замышляли. А чего тут было не понять?
Коты оспринимают время иначе, чем люди. Я не могу объяснить, как именно, но точно иначе. Я, кот, вижу, например, то, что люди называют «будущим». Но не всегда, и не очень четко. Например, я вижу, как папа выходит из метро и идет через дорогу, но вдруг картинка расплывается, как будто между мной и ею вставляют мокрое стекло или полупрозрачную пленку. Я смутно чувствую, что что-то произошло, но что именно – не вижу. Но в то же время понимаю, что этого еще нет, что это только произойдет часа через два, или три, но произойдет, так же как происходит то, что вокруг меня сейчас. Как я это понимаю? Просто гляжу на часы, висящие над дверью в маминой комнате, и вижу, что стрелки на них расположены не так, как тогда, когда папа обычно на самом деле приходит с работы. Длинной стрелке нужно будет совершить еще оборота три, прежде чем он позвонит в дверь, и я побегу его встречать. И еще то, что происходит сейчас, я вижу отчетливо, а то, что «в будущем» – не очень, с провалами и размывами. Впрочем, не всегда. Бывает, что картинка совершенно четкая, и если не знать, что этого еще пока не могло быть, то можно и не отличить от настоящего. И что самое удивительное: две картинки, из будущего и из настоящего, не вытесняют одна другую, а видны одновременно, я вижу их обе, как если бы… как если бы, например, человек смотрел сразу две передачи по телевизору, по разным каналам. Но я вижу их не как две разные передачи, а как одну… Что-то я запутался. Коту сложно объяснять такие хитрые вещи, да еще понятными людям словами…
В общем, я вижу, или, по крайней мере, чувствую, как с папой что-то происходит на дороге. Что может произойти на дороге? Скорее всего, его сбивает машина. Но тут картинка прерывается, и что дальше – я не вижу. Я понимаю, что надо как-то предупредить папу, сказать ему о грозящей опасности, чтобы был особенно внимателен, когда выйдет из метро и будет переходить дорогу, но как?
Я начинаю метаться по квартире, подбегаю к маме, громко мяукаю, пытаясь привлечь ее внимание, но она не понимает меня. Она думает, что я хочу есть (до чего же все-таки люди упрощенно представляют себе тех, с кем часто живут в одном доме многие годы!), но, увидев, что в миске у меня полно еды, еще даже вполне свежей, недоуменно пожимает плечами и уходит к себе в комнату. Тогда я забегаю следом за ней, запрыгиваю к ней на колени, а когда она пытается, как обычно, погладить меня или почесать за ухом, соскакиваю, стремглав несусь в коридор, подбегаю к входной двери и громко мяукаю, маша хвостом, потом снова бегу в комнату, запрыгиваю на окно, смотрю в ту сторону, откуда обычно приходит папа, и снова мяукаю из всех сил. Как же все-таки много приходится тратить сил, чтобы донести до людей какую-то элементарную вещь! Если бы я только мог говорить, нескольких слов хватило бы, чтобы объяснить, в чем дело, а так – просто кошмар! И ведь главное – понимаю, что говорят люди, и знаю, что надо сказать, только не могу!
Мама в полном недоумении. Ей кажется, что я хочу с ней поиграть, она берет то мячик на резиночке, то палочку с ватным тампоном на конце, то еще что-нибудь и бросает мне, но я на это все не реагирую. Потом начинает бегать за мной с криком «А вот поймаю-поймаю!» и делать вид, будто действительно хочет меня поймать. Иногда я люблю поиграть в эту простую, но веселую и шумную игру, но только не сейчас. Поэтому я не убегаю, сажусь неподвижно на одном месте и начинаю снова дико мяукать, размахивая хвостом из стороны в сторону. Мама останавливается, спрашивает меня с осуждением в голосе: «Ну чего же ты хочешь, скандалист эдакий?» и собирается уже закрыть дверь в комнату у меня перед носом, но тут меня осеняет идея. Я подбегаю к папиному письменному столу, на котором стоит его компьютер, запрыгиваю на стол, стремительно барабаню лапами по клавиатуре, а затем, с громким мявом так же луплю по кнопкам настольного телефона. И так три раза подряд, после чего гляжу на маму взглядом, который должен сказать: «Ну что же ты? Тут ведь и дураку понятно!» и издаю самый жалобный писк, на который только способен.
Мама подходит к телефону, и к величайшей моей радости снимает трубку, нажимает несколько кнопок и говорит:
- Привет! Тут что-то кот взбесился. Орет все время, прыгает к тебе на стол, подбегает к двери. Не дает ни погладить, ни на руки взять! Будто хочет о чем-то предупредить. Ты, на всякий случай, когда будешь идти домой, будь осторожен. И смотри по сторонам повнимательнее!
Я всем своим видом выражаю радость от того, что меня наконец поняли (надо отдать должное маме, сообразительная все-таки женщина, папа иной раз понимает меня гораздо хуже), трусь об ее ногу и начинаю громко урчать. Мама берет меня на руки, и тут уж я даю себя погладить, сколько ей хочется, тем более что это еще и приятно!
Папа приходит домой вовремя, ничего с ним не произошло, все довольны, я в особенности. Хотя можно подумать, что я зря беспокоился, но ничего – может быть, именно благодаря мне он внимательнее смотрел по сторонам, когда переходит дорогу, и не попал под машину.
Но через два дня звонит Катя и спрашивает, слышали ли мы про то, что в нашем районе вновь произошло убийство? Мама говорит, что ничего не слышали, и Катя рассказывает, что два дня назад, как раз примерно в то время, когда папа возвращался с работы, около дома через дорогу от метро убили мужчину средних лет, примерно такого, как папа. На него напали несколько молодых людей из тех, кого мама с папой называют «дебилами», ударили ножом, а потом добили ногами. Произошло это днем, на людной улице, в присутствии множества свидетелей, так что нападавших даже поймали. Они, естественно, видели убитого первый раз в жизни, и убили его (по словам какого-то катиного знакомого, то ли работающего в милиции, то ли имеющего там знакомых) просто так, он нечего делать, потому что им было скучно и хотелось что-то совершить, «чтобы взбодриться» (так сказал этот самый катин знакомый).
Мама с папой поохали, повозмущались, говоря, что жить стало совсем невозможно, что из-за дебилов скоро нельзя будет из квартиры выйти, а потом папа вспомнил, что в тот день, когда я пытался его предупредить, и мама звонила ему на работу, он, выйдя из метро, не стал сразу переходить улицу, а пошел вперед по другой стороне. О мамином предостережении (а уж тем более о моем) он после звонка, естественно, сразу забыл, просто ему нужно было зайти в аптеку, купить себе таблетки от аллергии. Для этого требовалось пройти полквартала, не переходя дорогу, что он и сделал. Потом еще минут десять постоял в очереди в аптеке, вышел, прошел еще полквартала вперед, и только тогда перешел через дорогу. За это время все уже было кончено. Папа никакого убийства не видел, только слышал сзади какие-то крики, но не обратил внимания: у нас редкий день можно пройти сотню шагов по улице, чтобы кто-нибудь не заорал, из окна не швырнули чего-нибудь, или навстречу не попались бы два-три таких лица, взглянув на которые, делается по-настоящему страшно. А ведь в этот момент мимо него прошла сама смерть! Так вот что именно я увидел: вовсе не дорожное происшествие, а именно это бессмысленное убийство. Предвидеть такое, естественно, никто бы не смог, значит, я на самом деле видел кусочек будущего?
И этот случай у меня был далеко не единственный. Правда, другие были, может быть, не настолько интересны, но у меня сомнений в своей способности видеть какие-то куски будущего в конце концов не осталось.
Тут можно еще только добавить, что после этого случая папа меня зауважал, начал чаще играть со мной, покупать мне всякие игрушки, обычно совершенно неинтересные, разговаривать со мной, как с взрослым (раньше он разговаривал со мной, как с глупым маленьким ребенком), но остался таким же беспечным, рассеянным и легкомысленным, каким и был раньше.
Он чувствовал, что конец близок. Можно, конечно, пытаться бежать и дальше, надеясь спастись, но все равно ничего не выйдет. Они его не оставят. Если люди что-то и умеют доводить до конца, так это свое желание кого-нибудь убить. Чуть раньше, чуть позже – не столь важно. Устал. Нет больше сил сопротивляться.
Жалко, конечно, что все так кончилось. Еще можно было бы пожить, посмотреть на мир, потоптаться под солнцем. Хотя, конечно, в последнее время мир вокруг стал совсем уж ни к черту, ничего в нем хорошего не осталось, одна злоба, дурость и взаимное остервенение, но все равно – можно было бы посмотреть, что будет дальше. Ну, да ладно, что теперь…. Главное – чтобы мучиться поменьше. А вот этого-то, скорее всего, не получится. Им ведь главное даже – не убить, главное – чтобы жертва побольше помучилась, пострадала, главное – чтобы в глазах несчастной жертвы увидеть безысходную тоску, мучение и мольбу о скорой смерти. И не дать ей этой скорой смерти! Вот в чем весь кайф! А убить – это любой может, тут ума не надо, да и нахрен нужно – просто так: прикончил – и всё, будто ничего и не было?
Так что позаботиться о том, чтобы умереть полегче и побыстрей, придется ему. Никто за него этого не сделает, да еще и поздно будет!
Сюда, в подъезд. Как раз кто-то вышел, поскорее проскочить, пока дверь не захлопнулась, и не щелкнул замок домофона. Есть! Успел! Дверь лязгнула и закрылась за ним. Их это, конечно, не остановит, что им дверь! Но он знал этот дом. На последнем этаже в нем – открытая дверь на чердак, а с чердака можно пробраться на крышу! Вряд ли ход на чердак закрыли: там в двери висит ржавый замок, но только на одной петле, со стороны незаметно. Вот туда-то ему и нужно! Наверх! Все будет хорошо…
И вот он на крыше. Вокруг – чужой, страшный и враждебный город. Город смерти! Город, в котором ему суждено закончить свою жизнь. Ну, и черт с ним! Какая разница: здесь, или в каком-нибудь другом месте? Как вышло, так вышло. Да и где было бы лучше проститься с миром? Все равно.
Ну вот, конец. Почти конец. Перед смертью надо бы вспомнить что-нибудь хорошее, светлое. Что у него в жизни было светлого? Было же! В детстве, в молодости. Была любовь, бывало, пусть недолгое, счастье, были радости, пусть небольшие, короткие, но были же! Светлое, доброе, хорошее. Ласковая, все понимающая мама, друзья, игры, проказы, нежное, теплое солнце, мягкий летний дождь, запах травы, ветерок, обдувающий и словно зовущий куда-то. Было вроде бы много хорошего, но ничего почему-то не вспоминается, только какие-то смутные образы мелькают в голове, не останавливаясь и не обрисовываясь как-нибудь явственно. Их не удается поймать и рассмотреть, а время уходит. Почти ушло! Ушло…
Дверца с чердака на крышу распахнулась. Конец, это они.
Он вышел из укрытия и подошел к краю крыши. Из-за бетонного выступа появились враги. Солнце выглянуло из-за тучи, осветило грязную, заплеванную крышу (надо же: не лень переться сюда, чтобы нахаркать! – еще успел подумать он), мягко дунуло теплым воздухом. «Не хочет! - подумал он. - Не отпускает! Ну, и ладно. И на том спасибо!» - и решительно шагнул вперед…
Через час милиция и скорая помощь запротоколировали и зафиксировали смерть мужчины средних лет, упавшего то ли с балкона, то ли с крыши панельной двенадцатиэтажки. Тело сфотографировали, данные из паспорта, обнаруженного в боковом кармане упавшего, милиционер переписал себе в служебный блокнот, опросили бабушек, сидевших у подъезда, которые с готовностью признались, что видят несчастного впервые в жизни, после чего покойника, накрыв лицо простыней, погрузили в «скорую» и увезли в морг.
А затем дворник-киргиз обнаружил за мусорным баком, напротив соседнего дома, такого же, как тот, под которым нашли мертвеца, только шестнадцатиэтажного, дохлого кота. Голова его была в крови, шкура грязная, свалявшаяся, ни ошейника, ни жетона на шее не было, и дворник, вздохнув с сожалением, взял его за хвост и бросил в бак.
После смерти ничего нет. Нет ни рая, ни ада, ни какого-нибудь потустороннего или параллельного мира. Нет ни черного колодца в никуда, ни пресловутого туннеля с мерцающим светом в конце. Короче, ничего нет. Но душа есть! Только после смерти она, потеряв материальную оболочку, погружается в спячку сродни летаргическому сну. Но иногда, если повезет и удастся вселиться в другое тело, она просыпается. Но новая жизнь нового существа поглощает ее, и воспоминания о прежней жизни прорываются изредка и случайно, так что даже невозможно понять, что это: невероятное, чудесное озарение или сигнал из почти уже не ощущаемого и забытого прошлого. И так продолжается до тех пор, пока какое-нибудь событие не заставит это прошлое проявиться, как при вспышке молнии.
По своему грустному опыту уличного кота могу с уверенностью сказать: жизнь наша поистине невыносима. И не столько из-за голода и холода, сколько из-за людей. В городе голод редко представляет собой серьезную опасность: кругом столько помоек, урн, баков с отбросами, не говоря уж о еде, разбросанной просто по улице («Пусть чурки убирают!» – говорят люди, бросая недоеденные пирожки или бутерброды на землю, прямо там, где стоят или идут). А еще есть закусочные, кафе, рестораны, пивные, шашлычные, всякие суши-бары, китайские, узбекские, кавказские и разные прочие заведения. Должно очень уж сильно не повезти, чтобы на заднем дворе любого такого места не удалось поживиться чем-нибудь съедобным. Да и в этом случае достаточно дойти до другой ближайшей точки – там-то уж точно повезет! Не говоря о том, что если добраться до какого-нибудь парка или лесопарковой зоны, то сколько еды там… Качество всего этого меню, конечно, так себе, много и тухлого, и прокисшего, и заплесневевшего, и нашпигованного таким количеством жутких приправ, что подойти страшно, но если у тебя есть хоть немного здравого смысла, какой-никакой опыт, и нос худо-бедно работает – не пропадешь.
Холод тоже пережить не так трудно. Всегда можно запрыгнуть в подъезд, в подвал, примоститься на люке отопления, под еще не остывшей машиной – да мало ли где? И к тому же сильных холодов в последнее время что-то почти не бывает, два-три, ну – пять дней за зиму выдастся – в общем, не смертельно.
Но люди… Люди – это настоящий кошмар! Пусть уж лучше есть нечего, или мороз тридцать градусов. Люди безжалостны, злобны и невероятно жестоки. Впрочем, к тем животным, хотя бы и к котам и кошкам, что живут у них в доме, они относятся хорошо (как правило, конечно, тут тоже всякое бывает, ну так ведь и детей собственных нет-нет – да и зарубят топором, или насмерть ногами запинают), но к уличным, бездомным – это что-то страшное! К собакам еще не так, боятся их, наверно, но к кошкам…
Крайне редко бывает, чтобы какой-нибудь кошке посчастливилось встретиться на улице с человеком, который пусть не угостил бы чем-нибудь вкусным, но хотя бы сказал ласковое слово или даже просто дружелюбно посмотрел. Обычно, увидев человека, нужно стремиться как можно быстрее куда-нибудь спрятаться. Иначе хорошо еще, если просто швырнут чем-нибудь – кидают они плохо, и попадают очень редко, - а то пнут ногой со всей силы, или схватят за хвост, и чем это кончится – даже подумать страшно! Ни в коем случае нельзя подходить к человеку, если он тебя подманивает и зовет «кис-кис-кис!» – это почти наверняка, чтобы, опять же, или швырнуть чем-нибудь с близкого расстояния, или поймать и начать мучить и издеваться. Спасения, если уж попал в руки, обычно нет, в лучшем случае – перелом лап, ребер или позвоночника (хотя ничего себе – «в лучшем» – это ведь наверняка медленная смерть от голода, от зубов собак или от клювов ворон!). А то- выжженные сигаретами глаза, оторванные хвосты, вспоротые животы или головы, разможженные об асфальт или о стену. Иногда, очень редко, правда, из такой ситуации удается спастись, неожиданно и метко ударив человека когтем в глаз. Но это – почти невероятное везение, даже в большом городе есть лишь считанные единицы тех, кому удалось таким образом вырваться с того света. Бывают, правда, редкие исключения, когда человек подзывает кота или кошку действительно с добрыми намерениями, хотя бы чтоб просто погладить, но таких обычно сразу видно: у них выражение лица совсем другое.
Женщины, впрочем, редко мучают кошек, по крайней мере, сами, а вот мужчины, особенно молодые…
Но хуже всего – дети! Их фантазия по части мучительства намного превосходит незатейливые выдумки взрослых. И самое плохое то, что коты и кошки по природе настроены к детям доброжелательно! Такими уж они созданы, что видят в детях прежде всего товарищей для игр и относятся к ним изначально, как к своим братьям и сестрам. Поэтому детям гораздо легче поймать дворовую кошку – инстинкт мешает ей вовремя осознать опасность, а потом бывает уже слишком поздно. Невозможно представить себе, что могут выдумать дети, истязая несчастную жертву! Лучше десять раз попасться в руки пьяному парню лет двадцати пяти, чем один раз – компании из трех-четырех десяти-двенадцатилетних детей. Любой, кто хоть раз услышал подобную историю или, храни Судьба, стал ее свидетелем, всю оставшуюся жизнь будет шарахаться от каждого камня и не сможет спокойно спать нигде и никогда, даже если ему посчастливится потом поселиться в уютной квартире у хороших и любящих хозяев. Ни в коем случае нельзя подходить к детям на расстояние ближе броска камнем! Дети, кстати, и камни кидают гораздо более метко, чем взрослые.
Ночь – время котов. Но это еще и время людей, с которыми и другим людям лучше не сталкиваться, не то, что котам! Правда, ночью легче удрать и спрятаться, зато большинство людей ночью несравненно опасней, чем днем. Хотя в последнее время день в этом смысле все больше приближается к ночи.
Главная беда, связанная с людьми – то, что они повсюду! Всю жизнь, фактически, приходится тратить на то, чтобы спасаться и прятаться от людей, причем, убегая от одних, очень легко можно попасться другим. От людей нигде нельзя скрыться, они могут настигнуть везде, в самом глухом и заброшенном подвале, на самой высокой крыше, под трансформаторной будкой или в заброшенном гараже, на безлюдной стройплощадке или в ночном парке. Они вездесущи и нескончаемы, их страшно, беспросветно, невыносимо много! Именно из-за них жизнь городского уличного кота представляет собой сплошное бегство в никуда, сплошной кошмар и непроходящий страх, именно из-за них не удается поспать даже ночью (хотя котам и несвойственно спать по ночам), приходится беспрестанно просыпаться, и всякий раз, проснувшись и увидев, что опасности нет (если ее нет!), начинать дрожать от того, что она в любой момент может появиться неведомо откуда.
Все остальные опасности, начиная от собак и кончая ядовитыми растениями на клумбах, по сравнению с людьми – ерунда! О, если бы кто знал, как бездомные коты боятся и ненавидят людей! И никогда, ни для чего они не пойдут к человеку! Лучше просто сидеть на месте и умереть от голода… Если вы услышите историю про то, как какой-нибудь кот пришел к людям искать помощи и защиты – не верьте! Такого не бывает.
Хотя нет – бывает! С маленькими котятами. Совсем маленькими. Если котенок хоть немного подрос, то мама обычно успевает рассказать ему, что люди – злейшие враги кошачьего племени, и от них нужно всегда держаться как можно дальше. Но иногда (даже довольно часто) – не успевает… Очень много котят остаются сиротами, прежде всего, опять же, из-за людей. Самые маленькие, не дождавшись мамы, умирают от голода, те, кто постарше, и кому мама уже успела рассказать главное – что нужно избегать людей – вступают, как умеют, во взрослую жизнь, и иногда даже довольно успешно, то есть доживают до «взрослого» возраста. Те же, кто еще ничего не знает про то, что такое человек, и хотя уже умеет видеть, ходить и ориентироваться в пространстве, но еще не готов самостоятельно вести трудную борьбу за существование, иногда ищут помощи у людей, пытаясь привлечь к себе их внимание и надеясь, что люди, как добрая мама, дадут им поесть и спрячут от невзгод. Большинство из них быстро погибает самым печальным образом, и нередко совершенно жуткой и страшной смертью, но некоторым везет: им попадаются люди, которые берут их к себе в дом.
Вот так однажды повезло и мне. А могло сложиться и совсем по-другому…
У котов всё не так, как у людей.
Наверно, поэтому они с людьми и не понимают друг друга.
Однако бывают исключения.
Например, мама меня понимает довольно-таки хорошо. Что же касается того, чтобы понять её, то здесь всё просто: она любит, когда я ложусь ей на колени или рядом с ней на диван, когда она смотрит поздно вечером телевизор, и не любит, когда я грызу листья комнатных растений (а куда деваться – организм требует, и любой кот, в том числе и я, бороться с этим не в силах), запрыгиваю на стол, когда она что-то готовит, или разбрасываю песок из лотка из-за того, что хочу убрать за собой получше. Если делать то, что она любит и не делать того, что не любит, то взаимопонимание между нами достигается полное.
С папой несколько иначе. Мне кажется, я понимаю его довольно-таки неплохо. В сущности, понять его нетрудно: обычный человек, немолодой уже, но ещё не совсем уставший от жизни. Что ему нужно, придя домой с работы? Тапочки, скажете вы, диван и телевизор, да, может быть, газета «День» или «Спорт-курьер». И будете неправы. Ничего этого ему не нужно. А нужно ощущение дома. Ибо дом – это место, где тебя ждут и любят. Придя домой, папа хочет быть там, где можно сбросить маску, быть собой, не оглядываясь на окружающих. Ага, скажете вы: напиться, наблевать, побегать с молотком за домашними – а как же иначе? Если ни на кого не оглядываться? И опять ошибетесь! Он хочет думать. О чём – Бог знает. Но для этого нужно сесть за компьютер (без компьютера он жить не в состоянии, монитор перед глазами ему необходим, как воздух; думаю, лиши его компьютера – и он умрет, жизнь потеряет смысл) и начать вяло нажимать на клавиши, погружаясь в какие-то свои мысли.
Вот тут самое время запрыгнуть сначала ему на колени, потом – на стол, и лечь рядом с компьютерным монитором, преданно глядя ему в глаза. Это как раз то, что папе в этот момент требуется. Он ласково гладит меня по голове, по спине, говорит, какой я умный и хороший, и на лице его появляется улыбка.
Парадокс: папа – очень веселый человек, с прекрасным чувством юмора, но улыбается он редко. Правило «смех (или улыбка) без причины – признак дурачины» он, похоже, усвоил слишком хорошо. Или, может быть, думает, что посмеялся за свою предыдущую жизнь достаточно, и теперь уже хватит. Не знаю. Но улыбается он, повторяю, очень редко. И почти всегда – когда смотрит на меня. Пустячок, а приятно! И мы сидим рядом, прекрасно понимая друг друга. То есть я понимаю папу, как он, стуча по клавишам компьютера, получает, наконец, настоящее удовлетворение от того, что занимается по-настоящему интересным и любимым делом. А он понимает, что вот так лежать на столе рядом с монитором – лучшие минуты в моей жизни, когда мне по-настоящему хорошо, тепло и спокойно. Жалко лишь, что продолжается это счастье обычно недолго: что-нибудь, да отвлекает папу, или просто наступает пора ложиться спать…
И ещё (может быть, это даже самое главное): папа понимает, что для меня мир не ограничивается квартирой. Я знаю, что за ее пределами есть огромная, бесконечная Вселенная, и не только дом, где мы живем, но даже и весь город – не более, чем одна ничтожно малая ее часть. Когда он приходит домой с работы, я встречаю его у двери и всегда прошу выпустить меня на лестницу. Зачем? Да просто так, чтобы показать, что я живой. А раз живой, значит, не утратил еще интерес к огромному внешнему миру. Папа обычно меня выпускает, говоря при этом некие дежурные слова типа «Ну куда же ты, глупый? Ты же столько раз уже там был! Неужели не помнишь, что ничего интересного там нет? Ну, лестница наверх, ну, и что? Такие же ступени, лестничная площадка, двери на ней – все, как у нас. Ну, на последнем этаже, в потолке – всегда закрытая дверь на чердак. Ты ее тоже несколько раз видел. Неужели думаешь, что что-то здесь может измениться?».
Да видел я это все, много раз видел! Но дело не в этом. Я ведь знаю, что есть не только наш дом, с его лестницей, квартирами на площадках и закрытой дверью на чердак, но и многое другое. Откуда знаю? Да вот – просто знаю, и всё! Из кино, что показывают в телевизоре, из рассказов людей, среди которых живу, еще отовсюду понемногу – в общем, знаю. И очень хочу жить в этом огромном, бесконечном мире, а не только в своей квартире! Но попробуй объясни! А ведь в том-то и дело, что для меня выбежать на лестницу – это выйти в бескрайнюю Вселенную, которая никогда не бывает такой же, как в прошлый раз! И я за те одну-две минуты, пока меня не забрали отсюда, отчетливо представляю себе, что мир вокруг стал другим. Пусть изменилось совсем не многое, но изменилось же! И главное – не только на лестнице! Я буквально вижу, что по улице идут другие люди, что листва на деревьях рядом с домом немного не такая, как вчера, что под окнами стоят другие машины, не все, но некоторые, что в песочнице на детской площадке другие дети лепят другие фигурки. И погода сегодня ясная, а вчера было пасмурно и накрапывал дождь, и ветер шевелит листву на деревьях, а вчера листья вздрагивали, когда на них падали капли дождя, и пахнет травой и цветами, а вчера откуда-то доносился запах свежего асфальта…
Разве можно объяснить, какое это счастье – снова вырваться в огромный, бесконечно разнообразный мир за дверью и увидеть, что он опять не такой, как вчера? Нет, этого нельзя объяснить, даже такому чуткому, доброму и умеющему понимать других человеку, как папа. Он идет за мной, иногда бежит, если я быстро взбегаю по лестнице на два-три этажа вверх, берет меня на руки, гладит по голове и спине и несет в квартиру, приговаривая, какой я глупый кот, никак не пойму, что здесь, на лестнице, всегда всё то же самое, что я вчера здесь уже был и всё это видел, что тут может быть нового? А я ничего не говорю и молча даю унести себя в квартиру. Самое главное я всё равно уже успел увидеть!
Когда-то меня водили гулять. Папа сажал меня в сумку-переноску и долго нес куда-то, а в конце выпускал в лесу, среди деревьев, кустов и густой высокой травы. Какое же это было счастье! Я первые несколько минут никак не мог в него поверить и тупо сидел на месте, не двигаясь. «Да что же ты? – удивлялся папа. – Иди, играй, смотри, лезь куда-нибудь! Или не рад?». И я забирался на ближайшее дерево, нырял в траву, лихорадочно впитывая запахи, звуки и ощущения, которых никогда не бывает дома. Папа весело наблюдал за мной, потом, когда ему надоедало стоять на одном месте, брал меня на руки, относил на некоторое расстояние и снова отпускал. И все повторялось.
Как же я ему благодарен за это! Если есть Бог, про которого часто вспоминают люди, некое могущественное существо, способное сделать всё, что угодно – пусть он не забудет моего папу и поможет ему, когда потребуется. Ради любой из этих прогулок я был бы готов пожертвовать годом жизни, хотя этих самых лет у меня всего-то вряд ли больше двадцати – раза в четыре меньше, чем у человека. Но всё равно – не жалко! И когда мы шли домой, я с такой нежностью и благодарностью прижимался к папе, что ему, как мне кажется, становилось не по себе. «Да ладно тебе, - говорил он. – Чего уж там! После сочтемся!» - и сажал меня в сумку-переноску. И я погружался в блаженное полуоцепенение, переживая снова свои необычайные впечатления от выхода на волю и мечтая о том, что когда-нибудь они снова повторятся. И в таком состоянии пребывал до самого дома.
Однако думаю, что этих редких и краткосрочных экскурсий на волю было бы явно недостаточно для того, чтобы я до такой степени полюбил прекрасный огромный мир вокруг и так мечтал бы окунуться в него при первой возможности. Должно было быть что-то еще. И оно точно было, но вот что именно – трудно сказать. Я не знаю. Вот только в снах я иногда вижу удивительные картины, что будто бы я сам по себе живу не в квартире, а под открытым небом, и могу ходить, куда хочу, и когда хочу. И ничуть меня это не удивляет, будто бы иначе и быть не может! Хотя нет: квартира у меня есть, но я в ней редко бываю, большей частью – всё где-то снаружи. Почему – не пойму. Наверно, потому, что никто меня там не ждет, не говоря уж о том, что не кормит.
И вообще я – сам по себе. Впрочем, опять же – не берусь утверждать. Возможно, я просто не замечаю чего-то привычного и повседневного – не знаю. Знаю только, что там, во сне – не легче, чем здесь. Главное – нет покоя. Все время что-нибудь, да случается. И ни мамы, ни папы рядом нет, рассчитывать и надеяться не на кого. Но зато – весь мир передо мной, как на ладони!
Что лучше?
Хороший вопрос! По-разному. Но если честно, та жизнь, во сне, при всех ее проблемах и недостатках, мне, пожалуй, нравится больше. Однако сон есть сон: проснулся – и нет его. И снова кругом привычный ежедневный уклад жизни. Будто бы ничего другого и не было, да и не бывает. Странно как-то это всё… Впрочем, сам папа, похоже, тоже не очень-то любит унылое однообразие квартиры и всего привычного и устоявшегося вокруг. Я вижу, как его постоянно тянет куда-то прочь из дома, особенно по выходным. «Пойдем куда-нибудь? - робко предлагает он маме. – Погуляем?». «Куда?» - строго спрашивает мама. «Ну, не знаю… - мнётся папа. – В кино куда-нибудь. Или в музей какой…». «А ты нашел, что где можно посмотреть?» - следует новый вопрос. «Ну, я… в общем, пока нет. Давай, может, вместе посмотрим?». «Ещё чего! – фыркает мама, будто ей предложили что-то не вполне пристойное. – Тебе надо – ты и смотри!».
Обычно на этом всё и заканчивается. Редко когда папе, порывшись в Интернете, удается найти что-нибудь, к чему мама проявляет некоторый интерес, и они отправляются на прогулку. Чаще он идет один. Гуляет он, насколько я представляю, всегда примерно по одним и тем же местам. Есть у него несколько таких любимых мест, часть в центре, а часть в нашем окраинном районе. И чего, спрашивается, он там не видел? Всё ведь то же самое, как в нашем доме на лестнице. А вот поди ж ты! Ему, наверно, кажется, что даже крошечные отличия стоят того, чтобы идти в то или иное место снова. А может быть, он действительно надеется, что что-то неожиданно может измениться, и вместо привычной картины он увидит вдруг нечто совсем другое? Кто его знает? Во всяком случае, и в этом я нахожу между ним и мной кое-что общее.